– Я убежден, что Тидрек где-то здесь. В Кельне его родина, его корни, его душа, он провел здесь большую часть жизни. А кроме того, – он сделал хороший глоток пива, – я чувствую его близость сердцем. Это выше логики, выше дедукции. Он здесь.

– Но ты не можешь чувствовать… никто не может пользоваться магией во время Великого Холода!

– Я лучше знаю, что могу! – крикнул Гюнтер.

Маргарет опустила голову:

– Извини.

Люди за столиками прекратили жевать, с опаской оглядывались на Гюнтера.

Он тяжело вздохнул:

– Это ты прости меня, дорогая. Как бы тебе объяснить… Да, я не могу пользоваться магией, но дело не в ней. Думаю, Тидрек надежно укрылся, и от магического поиска тем более. Колдовать сейчас нельзя – но те заклятия, что пущены в ход до карантина, ведь работают по-прежнему. Энергия продолжает питать наши тела. Все волшебные создания в наших лабораториях живы и здоровы. Все магические колеса, приводящие в движение мироздание, работают, как и прежде. Нельзя лишь вносить изменения в эти процессы, творить новую волшбу… О, как я жду, что эта заморозка в один прекрасный миг закончится! Я каждый день, выходя из дому, чувствую себя, как… как…

– Будто голышом, – вставила Маргарет.

– Именно! Я чувствую себя уязвимым, обнаженным, скучным – как обыкновенный человек! – Он сделал жадный глоток. – Так вот что я хотел сказать про Тидрека. Мы слишком долго были связаны с ним. Не меньше шестнадцати веков.

Девушка побледнела.

– Пусть мы всегда были соперниками, врагами, но эта связь между нами осталась, даже сейчас. И Германия стала моей родиной, хотя я всегда желал ей иной судьбы, нежели он. Я не могу объяснить в точности, каким образом, но я знаю, что он здесь, и даже когда искал его в Гамбурге, мое подсознание уже шептало, что надо ехать в Кельн. Больше того – думаю, Тидрек тоже ждет меня.

– Гюнтер… что ты хочешь получить от него?

Он вновь огляделся. Кельнер дремал у стойки бара. По оконному стеклу текли капли дождя.

– Самое важное на свете. Информацию. Ответ на вопрос.

– Какой?

– Приближается что-то страшное. Что-то неотвратимое и жуткое. Погибнут миллиарды людей. Я не знаю, что это будет, но оно уже близко. Очень близко.

Он накрыл рукою холодную, как мрамор, ладонь девушки.

– Мое настоящее имя не Гюнтер. Я даже не немец. Я приехал сюда из Москвы, где все это началось.

– Ты коммунист?

– Нет, но я Светлый и считаю, что нужно помогать своим в их предприятиях.

– Национал-социализм поначалу тоже был проектом Светлых…

– И Тидрек помогал Гитлеру. Впрочем, он многого не знал, а когда узнал, вышел из нацистской партии. Из Дозора он в конце концов тоже ушел.

Маргарет взяла его кружку, отхлебнула пива.

– Так вышло, – продолжал Гюнтер, – что мир разделился на сторонников и противников марксизма. Правильно это или нет, но большинство наших – на советской стороне. Большой войны не избежать, но никто не хочет войны на уничтожение. И тем не менее я боюсь, что скоро начнется что-то…

– Война?

– Война. Или что-то похуже.

– Что может быть хуже этого? – зябко повела плечами девушка. – Я была маленькой девочкой во время войны, но я помню, как американцы бомбили Кельн. Помню горящие дома и покрытые черным пеплом трупы людей и лошадей на улицах. Я до сих пор просыпаюсь посреди ночи в слезах и слышу вой сирен…

– Я должен найти Тидрека и поговорить с ним. Это самый мудрый из Светлых Иных, кого я встречал в своей жизни. Мои товарищи в Москве и других городах тоже сейчас не бездействуют и ищут ответы, но в глубине души они все уверены, что Темные просто хотят реванша за 1945 год.

Они заказали еще по кружке пива.

– Подожди, – дождавшись, когда кельнер уйдет, тихо спросила Маргарет, – ты же говорил, что НСДАП и Советы – все это наши проекты. Почему же мы воевали друг против друга? Почему Темные хотят получить реванш?

– Потому-то и хотят, что, столкнув лбами Россию и Германию, не добились того, что планировали.

До глубокого вечера Гюнтер бродил по городу без всякого плана – куда приведут ноги. Маргарет шла сзади. Она верила ему во всем, как и прежде, – поверила и в шестнадцать веков соперничества, и в грядущий апокалипсис, но холодеющий уголек надежды в ее душе после разговора в кафе не разгорелся вновь. Если этот Тидрек действительно такой искусный маг, им никогда не найти его. И если бы Маргарет могла решать сейчас, что им делать, она предпочла бы оказаться вдвоем в уютной скрипучей постели, отвернуться от этого мира и на время забыть обо всем. Пусть потом придется бежать и спасать свою жизнь – со снятием карантина это будет легче.

Мы уже сделали все, что могли, наша совесть чиста.

Когда часы на ратуше пробили полночь, она взяла Гюнтера за рукав и сказала:

– Пойдем домой.

Он вырвал руку и зашагал в темноту, туда, где среди редких фонарей раскинул мокрые ветви городской сад. Маргарет послушно, как собачка, поплелась следом. Сейчас она не оставила бы его, даже если бы он отправился пешком к себе в Москву. Гюнтер дошел до парка аттракционов и толкнул решетчатые ворота – те со скрежетом распахнулись. На территории парка не было ни души. Одинокий бледный фонарь со скрипом раскачивался на ветру над усыпанной листьями асфальтовой дорожкой.

Гюнтер добрел до колеса обозрения и, покопавшись в проводах под щитком, включил его. Темная стальная махина медленно завертелась во мраке над Кельном. Тогда он прыгнул в скрипящую кабинку и поплыл вместе с ней вверх. Мелкие капли дождя покрывали его бледное лицо, собирались в ручейки. Темные волосы прилипли к вискам. Мотор колеса глухо урчал внизу, и обшарпанная кабинка снова и снова плыла по кругу. Маргарет стояла внизу, терпеливо дожидаясь его, – маленькая фигурка в мокром бежевом плаще и сапожках.

Город то открывался ему почти весь – от мрачного готического собора в центре до полуразрушенных зданий на окраинах, еще не восстановленных после бомбардировок сороковых годов, – то вновь скрывался за деревьями, когда кабина соскальзывала к земле. Где ты, где же ты? – шевелились его губы.

Не было ответа.

Значит – смерть.

И когда Гюнтер спустился вниз, а Маргарет снова взяла его за руку и повела домой, он не противился больше.

Последний поезд на Бергиш-Глад бах уже ушел; им пришлось брать такси. За всю дорогу Гюнтер не проронил ни слова. И дома, когда девушка помогала ему умыться, кормила жареным хлебом с сыром и яйцом и отпаивала горячим чаем, он молчал.

Маргарет не выдержала первой. Она говорила обо всем, что приходило в голову, только бы не было этой гулкой тишины между ними.

– Может быть, все еще обойдется. Мы с тобой найдем безопасное место, вот увидишь. Поедем к тебе в Россию, там холодно и много дремучих лесов – не то что у нас в Германии. Там нас никто не найдет. Русские все еще злы на немцев? Нет? Ладно, можешь не отвечать… Или переберемся в Южную Америку, это так далеко отсюда, что там точно ничего плохого не случится…