– Белыми! Белыми! – упырь уже приплясывал на стуле от возбуждения. – Вы надумали вытащить дружка со второразрядной фабрички на союзную арену!

– Ложь! Гнусная ложь! – пронзительно закричал какаду.

– Что же вы тогда разволновались? – ласково поинтересовался упырь-Тропотун. – Правда, господин хороший, святая правда!..

Что тут началось!.. Злобно ощерился и зарычал лев, заржал в полный голос жеребец, залаял изо всех сил боксер и захлопал яростно челюстями череп. И сквозь эту адскую какофонию до ушей-локаторов Тропотуна долетел вдруг обиженный голос шимпанзе.

– Я думал, он из гостеприимства… – обиженно скулил шимпанзе. – Просчитались, милейший, – совестью не торгую! И мебелью, к вашему сведению, вполне доволен. – Тут вдруг все утихло, и в абсолютной тишине шимпанзе повторил по слогам:

– До-во-лен! – И, гулко и яростно, забил себя в грудь кулаками.

– Сволочь! – уже не сдерживаясь, завопил какаду, подпрыгивая на своем насесте и хлопая с шумом крыльями. – Я что, на тебя свои кровные зря потратил?.. Коньяк пять звездочек пил? Пил! Икру паюсную жрал? Жрал! – и какаду гортанно расхохотался. – Тоже мне, мальчик нашелся – из гостеприимства!.. Всем отомщу! Всем!! – вопил он с налитыми кровью глазами. И вдруг, забив крыльями, полетел к двери.

И тут Станислав Сергеич опять лишился сознания.

Тропотун сидел в директорском кабинете на своем прежнем мосте напротив Воеводы, а все члены большого художественного совета, обретшие человеческий облик, с любопытством смотрели на него. Станислав Сергеич уставился в страшной тревоге на свои лапки – и со вздохом облегчения увидел руки. Что же это, а? С тоской подумал он и бросил быстрый воровской взгляд на легкопромышленника. Того, однако, на месте не оказалось – лишь гудела захлопнутая с силой дверь да в воздухе стояла пыль от осыпавшейся от удара известки.

– Я немного погорячился… – полувопросительно сказал Тропотун.

– Ммдаа… – рыкнул Воевода.

И Станислав Сергеич вдруг понял, что тот еле удерживается от смеха.

– Я ведь думал, он от души… – уныло произнес москвич. И упавшим голосом прибавил после паузы: – Он и пельменями меня угощал…

Повисло неловкое молчание. Все смотрели на москвича. Справившись с собой, он заговорил скороговоркой:

– Ваша мебель нас устраивает! И не будем откладывать дела в долгий ящик – сегодня же оформим документы.

Директор посмотрел на своего заместителя и едва заметно кивнул в сторону москвича. Тропотун отрицательно качнул головой. Они поняли друг друга без слов: нужно загладить неприятный инцидент, но у Станислава Сергеича нет на это времени. Воевода начальственно прокашлялся и сказал:

– Подводя итоги художественного совета, должен отметить, что хотя протекал он весьма бурно, его результаты говорят сами за себя. Поздравляю вас, товарищи, с высокой оценкой, данной работе НИИБЫТиМа заказчиком!.. – с этими словами Степан Васильевич повернулся к москвичу и широко улыбнулся. – Думаю, что эмоциональных стрессов на сегодня более чем достаточно… Лев Соломонович, берите-ка мою машину и покажите нашему гостю местные достопримечательности!

Шнайдер жизнерадостно заулыбался москвичу, прикидывая, во сколько обойдется ему миссия сопровождения. Потом, конечно, возместят премией или по профсоюзной линии – да и личный контакт с Москвой не помешает…

Его ближайшие последствия…

Взбудораженные скандальным характером закончившегося совета, отныне и навечно вошедшего в анналы истории НИИБЫТиМа, члены совета расходились неохотно. Взвинченный Оршанский с ошалелым взором подлетел к Тропотуну, схватил его руку и принялся ее тискать, твердя, что он поражен столь откровенным и нелицеприятным в отношении отдела легкой промышленности выступлением Станислава Сергеича! В сторонке дожидался своей очереди Пустовойтов, пожирая Станислава Сергеича глазами, но он был жестоко разочарован, потому что радушно сплавивший москвича Льву Соломоновичу директор попросил своего зама задержаться на пару минут.

– Должен перед вами покаяться, Станислав Сергеич, – едва ли не весело начал директор, бросив на него внимательный взгляд, – я вас недооценивал!.. – Тут он вплотную подошел к стулу, на котором устроился заместитель, и навис над Тропотуном всей своей немалой массой. Постоял, хмыкнул и снова стал ходить, рассуждая вслух как бы с самим собой: – Человек вы конформный, на яркие, непредсказуемые поступки – вы уж не обижайтесь! – не способны, и вдруг такой взрыв… Озадачен… Признаюсь, озадачен!.. Чтобы чиновник – а ведь вы чиновник до мозга костей – вдруг заговорил открытым текстом… Каждый чиновник кормится со своего места, – продолжал он в недоумении, кажется, вполне искреннем, – для него естественно испытывать жуткий страх за это свое место. Потому что обладай чинуша и бюрократ другими талантами, он бы… Хмм…

Софья Ивановна внесла на подносе две чашечки кофе. Ставя их на стол, она покровительственно улыбнулась Станиславу Сергеичу, словно какими-то неведомыми путями знала, о чем шла речь за закрытыми дверями директорского кабинета. А может, и действительно знала!..

Тропотун тотчас раздвинул губы в любезно-дежурной улыбке. Однако, заглянув внутрь себя, понял, что улыбки там нет, и мгновенно убрал ее с лица.

– Это был прекрасный тактический ход! – Воевода проводил секретаршу взглядом.

– Но я так действительно думаю! – отчеканил дошедший до белого каления Тропотун.

– Ну, разумеется, Станислав Сергеич, разумеется! – с глубочайшей серьезностью, сквозь которую просвечивала, однако, ирония, согласился директор. – Вы так действительно думаете… – и вдруг хитро подмигнул Тропотуну.

Тот наконец понял, что ни за какие на свете коврижки Воевода не поверит ему. И, более того, чем сильнее станет он настаивать, тем очевиднее будет для директора его неискренность. И ладно! Сказал он себе мысленно. И черт с тобой! Не хочешь – не верь. Вслух же саркастически произнес:

– Раз уж, Степан Васильевич, наше дело разрешилось к обоюдному нашему удовлетворению – позвольте мне устроить себе небольшие каникулы?

– Собираетесь ехать куда-нибудь? – оживился Воевода. – Я прошлым летом в горах отдыхал. Тишина. Воздух…

– Не совсем чтобы ехать… Язва обострилась, надо подлечить.

– Язва это плохо… – посочувствовал Степан Васильевич. – Известное дело, язва да инфарктец – болезни управленческого аппарата. Я вот тоже без валидола-нитроглицерина никуда!.. – и тут Воевода вдруг сообразил, почему это обычно уравновешенный Тропотун сегодня прямо-таки на всех кидался. Еще бы – кому охота в больницу?.. Мысленно похвалив свою проницательность, он продолжал: – Что ж, Станислав Сергеич, с моей стороны, как говорится, никаких к вам претензий! Ложитесь, лечитесь… А без больницы было бы лучше!

Тропотун мрачно усмехнулся.

Удобно расположившись в кресле, Станислав Сергеич задумался. Неутешительная какая-то картина вырисовывается… Начал говорить правду, а что вышло? Плотников вывихнул ногу, Кисина в нервном расстройстве, а Ефременко свихнулся – впрочем этот не на моей совести!..

На душе у него было почти спокойно. Почти… Что-то он еще не сделал… Что-то важное… Вере позвонить! Вскинулся он. Не по-мужски исчезнуть не прощаясь. Однако Тропотун колебался. Истинным благородством с его стороны было бы, конечно, вовсе не посвящать