В ресторане было довольно безлюдно, поэтому мы осмотрели все помещения и выбрали некое подобие старомодной гостиной с блеклыми обоями, столами, сделанными из обломков швейных машинок «Зингер», разномастными стульями и необыкновенно удобным кожаным диваном, который я тут же занял, воспользовавшись правом гостя.

— Отличное место, — сказал я. — Мне уже почти все равно, как здесь кормят. Хотя запахи никогда не врут, так что и с этим все должно быть в порядке. Вы натурально мой ангел-хранитель. Если когда-нибудь соберетесь в Вильнюс, дайте знать, попробую отплатить вам тем же. Только лучше предупредите заранее, я там подолгу не живу. Но приехать могу в любой момент.

— А кстати, может, и соберусь, — задумчиво сказал Митя. — Но отблагодарить меня можно прямо сейчас, не откладывая. Во-первых, ради всего святого, не заказывайте тут десерт, это их слабое место, и мне будет стыдно. А во-вторых, давайте перейдем на «ты». Держать дистанцию — совершенно не мой стиль. Очень трудно.

— Конечно, — кивнул я.

Митя просиял и отправился за меню. Заодно и пепельницу раздобыл.

— У этого ресторана, — объяснил он, — есть только один серьезный недостаток: официанты то и дело теряют клиентов, уж больно много тут закутков. А когда находят, от всей души радуются, приятно посмотреть. Но искать они могут очень долго. Поэтому следует помогать им в этом нелегком труде.

Сразу после того, как у нас приняли заказ, телефон в Митином кармане призывно запиликал. Досада его выглядела вполне убедительно, но, взяв трубку, он не менее убедительно заулыбался и нежно заворковал по-немецки; впрочем, тут же перешел на русский.

— Душа моя, — говорил Митя, — ты же знаешь, я всегда хочу тебя видеть, а уж Лени-то как хочу, мочи нет, иногда среди ночи вскакиваю от томительного желания и, пока не посмотрю на вашу фотокарточку, не засну… Ну почему, ночи ждать не обязательно, просто вот прямо сейчас я не совсем один… нет, не знаешь, и он вас не знает… сейчас спрошу, погоди.

Он прикрыл трубку ладонью и громким, как крик, шепотом сказал:

— Слушай, тут внезапно обнаружились мои друзья, немцы, вернее, она немка, он русский, отличные ребята, у них крутая галерея в Дюссельдорфе, «Лени Шванцерфокс». Реально крутая, не преувеличиваю, но это неважно, главное, они умные и забавные — редкое сочетание. Завтра утром уезжают, хотят попрощаться и заодно пожрать — ты переживешь, если они к нам присоединятся?

— Переживу, пожалуй, — согласился я. — Делай как знаешь, все равно я сейчас все быстро съем и уйду. Мне тоже завтра с утра надо бы уехать… куда-нибудь.

Митя просиял, тут же нахмурился, отнял ладонь от телефонной трубки, упреждающе поднял палец — дескать, молчок! — и торопливо заговорил: давайте, приходите, да, в «Нахорже», ждем.

— Именно куда-нибудь? — спросил он меня, пряча телефон в карман. — Тебе действительно все равно, куда ехать?

Я и бровью не повел.

— Почти все равно — в пределах Шенгенской зоны. За океан точно не полечу и в Сибирь не поеду. Завтра с утра разберусь, что с собой делать.

— Лихо! — одобрил Митя.

А я подумал, что пора бы уже стать тем, кем все время стараюсь казаться, — легким на подъем бродягой без определенных планов, готовым в любой момент сорваться с места, а уже потом разбираться, куда, зачем и какого черта. Привлекательный образ, чего уж там. В юности казалось, я примерно такой и есть, просто обстоятельства не дают развернуться. Ну вот, обстоятельства я давным-давно перекроил по-своему, казалось бы, самое время спускать себя с поводка, делать все, что взбредет в голову, а что не взбредет, тоже делать время от времени, для разнообразия, — и что ж? Который год сижу на заднице и дуюсь на весь белый свет. Удовольствия от этого не получаю ни малейшего, однако без четко поставленной цели даже обуваться не начну. И с этим, конечно, надо что-то делать, потому что насиделся уже на всю оставшуюся жизнь, а четко поставленная цель по нынешним временам роскошь, такие подарки даже Карл не каждый день делает.

Митины друзья заявились подозрительно быстро, словно с самого начала знали, где его искать, а звонили уже снизу, из подъезда. В иное время я бы наверняка заподозрил, что эти трое обо всем сговорились заранее, а телефонный звонок предназначался специально для меня, чтобы считал нашу встречу случайностью, но сейчас мне было не до того: я разглядывал Лени, и это занятие поглотило меня целиком.

Она была высока ростом, широка в кости, не слишком молода и, строго говоря, совсем не красива. Но все это не имело ни малейшего значения: никогда прежде я не видел женщины столь эффектной и одновременно величественной. У Лени был властный римский профиль, выщипанные в ниточку брови, прозрачные глаза цвета речной воды и неожиданно лукавый, улыбчивый рот. Густые рыжие кудри были связаны на затылке тяжелым узлом, несколько прядей выбивались из строгой прически — этот умело организованный беспорядок красил ее необычайно. Прибавьте к этой картине глубокое контральто, царственную осанку, надменную посадку головы, легкую, стремительную походку, особенно удивительную для женщины на десятисантиметровых шпильках, и трогательные ямочки на щеках, которые всякий раз на долю секунды опережали улыбку. Красная лакированная куртка, отделанная черными кружевами, сидела на Лени, как твидовый жакет на английской аристократке, короткая кожаная юбка с разрезом казалась частью делового костюма, и даже блестящие серебристые чулки выглядели совершенно уместно; я хочу сказать, Лени была одета просто чудовищно, но выглядела при этом не вульгарной дурой, а эталоном сдержанности, достоинства и хорошего вкуса — такова была сила ее харизмы.

Неудивительно, что ее русского мужа я сперва не заметил вовсе, а потом долго исподтишка разглядывал, стараясь понять, что этот хмырь делает за нашим столом и не вознамерился ли он стащить мою зажигалку, — при том что Митя, конечно, сразу же нас познакомил. Просто в отличие от своей сногсшибательной супруги невысокий, плотный очкарик Илья с бычьей шеей и нерешительным интеллигентным профилем был человеком неприметным и одновременно каким-то подозрительным, не заслуживающим доверия. Думаю, он в своей жизни не прошел ни одного фейс-контроля и даже в собственном доме выглядел ввалившимся без приглашения самозванцем.

Однако после того, как мы перезнакомились, обменялись обычными в таком случае ничего не значащими репликами, наскоро привыкли друг к другу и приступили к еде, Илья как-то незаметно перехватил нить беседы и вдруг оказался настоящим центром компании, блестящим рассказчиком и модератором, умеющим вовремя дать высказаться любому желающему — без всякого ущерба для собственного главенствующего положения. Он говорил о погоде и солипсизме, фильмах Мудиссона и содержании медведей в Берлинском зоопарке, рекламе и математике, ценах на недвижимость и московском романтическом концептуализме, причем все это у него выходило так забавно и занимательно, что мы слушали затаив дыхание, даже Лени, которая, по идее, должна была бы давным-давно выучить все его истории наизусть. Понимала она в лучшем случае половину, так что Илье то и дело приходилось останавливаться и переводить для нее особо сложные фразы; впрочем, даже эти технические заминки он каким-то непостижимым образом умудрялся сделать интересными и увлекательными для всех слушателей.