Он громко рассмеялся. Такой энергичный, напористый мужчина. Я вспомнил о книжной лавке и снова подумал: еще не пора.

Тут Джиневра ему улыбнулась, и я подумал о том, посмотрит ли на меня кто-нибудь вот так, в какой-то момент моей жизни.

Монтикола повернулся ко мне:

– Данино, ты мне оказал большую услугу сегодня утром.

– Мы не знаем, сможет ли она действительно победить или…

– Нет. Если он тайно внедрил ее сюда и взятками сделал участницей скачки, он купил ей и преимущество на старте. Он не сделал бы это, не обдумав всего. Фолько так не живет. Нет-нет. Нет. Теперь нам предстоит поработать, всем нам! Данино, мне нужно, чтобы ты спустился и передал Гаэтано: пусть приведет десять человек в город, и пусть все соберутся здесь. И быстро.

– Да, господин, – ответил я и повернулся к двери.

– Погоди! – позвал он.

Я обернулся. Выражение его лица изменилось.

– Ты не обязан делать это для меня, ведь знаешь? – тихо произнес он.

Я посмотрел ему в глаза. Хотя бы к этому вопросу я был готов.

– Вы проявили щедрость, мой господин. Вы поселили меня вместе с собой. Я вам благодарен.

– Я поселил тебя вместе с нами, потому что ты нравишься моей госпоже. Она считает тебя красивым, хотя, признаюсь, я этого не вижу.

Джиневра продолжала улыбаться. Ему.

– Я польщен, – сказал я. – Думаю, что госпожа – самая красивая женщина из всех, которых я видел.

Возможно, я рисковал, но был вполне уверен, что все обойдется. Джиневра улыбнулась еще шире. Монтикола тоже улыбнулся, с гордостью. Он был не из тех мужчин, которые сомневаются в женщинах, в их любви. Особенно в любви этой женщины.

– Как мило, что вы так сказали, Гвиданио, – произнесла Джиневра делла Валле.

– Не думаю, – возразил Монтикола, – что он просто мил. Он не так прост. – И повернулся ко мне. – Хочешь служить мне, Данино Черра?

Я сглотнул слюну.

– Я уже сказал вам, господин, я не солдат.

– Я слышал. Любой мальчишка с фермы может стать солдатом и дать себя убить тем или иным способом или получить повышение по службе, если не погибнет.

Я продолжал молчать, насторожившись. И женщина тоже насторожилась, я видел. Она его знала, его голос, смену настроений.

– Сколько времени ты провел в школе Гуарино? – спросил он.

– Семь лет, – ответил я. Помню, что мое сердце забилось быстрее. – Он удерживал меня там. Ближе к концу я преподавал некоторым младшим ученикам.

– Неужели? Тебя научили верховой езде, это я знаю. А еще что-нибудь ты изучал?

– Изучал, мой господин.

– Тракезийский язык? Математику?

– И то, и другое.

– Географию? География важна.

– Да, господин.

Молчание. Я до сих пор помню ту женщину в тот момент. Ее поза изменилась, будто она превратилась в натянутую пружину, насторожилась, готовая ко всему.

– Нет необходимости принимать решение сегодня утром. Ты можешь поехать домой, торговать книгами, но также можешь поехать вместе со мной в Ремиджио. У меня… У меня два маленьких сына, им в их возрасте нужен наставник. Ты бы хотел им стать?

Его старший сын Труссио, законный сын, находился в Сарантии или на пути туда, это знали все. Мать двух младших сыновей находилась сейчас в комнате вместе с нами.

– Это серьезная задача, – ответил я. – Несомненно, есть наставники…

– Есть наставники повсюду в Батиаре и за ее пределами. Я принимаю решения по-своему, – нетерпеливо произнес он. – Мальчику во дворце необходимо научиться многому, как ни важна география.

– Вы могли бы отправить их в Авенью, – предложил я.

– Я не собираюсь расставаться с ними, – ответил он.

Я видела, что Джиневра вскинула голову, сжала руки на коленях. У меня возникло ощущение, что она запоминает каждое слово.

– Мой господин, я… я сын портного, – сказал я.

– Это я знаю. Это имеет для тебя значение? Для меня не имеет. В данном случае нет.

Я опустил голову, смотрел на покрытый ковром пол. Монтикола меня потряс. Мои мысли снова разлетелись во все стороны, как зерно, брошенное утром курам.

Он сказал:

– Пока оставим это. У нас много дел. Решишь после скачек. Если Адрия Риполи сойдет с дистанции на старте или придет восьмой или десятой, я, вероятно, все равно тебя убью. – Он не улыбнулся при этих словах.

– Это избавит меня от необходимости решать, – ответил я, и на этот раз он рассмеялся.

Но она не смеялась – его любовница, мать этих мальчиков. Она смотрела на меня, на него, и выражение ее лица было трудно понять.

Я даже не пытался. Вышел из комнаты и закрыл дверь, оставив их вдвоем, потом спустился по лестнице и сообщил Гаэтано, чего от него хочет его господин.

Он отправил в город пятнадцать человек, включая меня, сначала велев своим людям переодеться – никаких ливрей, мы должны были остаться неизвестными. Он также – позже я понял зачем, – заставил и Джиневру пойти в город и продать ожерелье, нефритовый браслет и серьги в киндатском ювелирном магазине. Киндаты обычно давали справедливую цену и не распространяли сплетни, а Джиневру узнали бы в любом случае.

Ему нужны были деньги, немедленно, и лучше всего серали. Валюта Серессы верховенствовала в нашем мире, но подошли бы деньги любого из крупных городов, если знать курс обмена, а командиры наемников всегда его знали.

Я многое узнал в тот день о вещах, которых не касались в школе Авеньи или в текстах тракезийских философов и стихах Эспераньи, которые мы учили.

Это было похоже на военную кампанию. Сначала три человека, в том числе Гаэтан, которому Теобальдо доверял больше всех, ушли, чтобы узнать две вещи: какие шансы на выигрыш дают «жучки» для разных типов пари, и принял ли кто-то из них крупные ставки на победу района Сокол.

Затем ушла Джиневра со своей охраной. Мы, все остальные, остались дома. Некоторые переоделись. Нужно было найти еще рубашки, поскольку не всем они вполне подошли по размеру.

Теобальдо в приемной на первом этаже ходил взад-вперед. В тот день в нем чувствовалась нечто вроде радости, я это помню.

Вернулась Джиневра. Вернулись первые трое, отправленные на разведку.

Он выслушал их доклады и взял у нее деньги. Записал цифры, обдумал их и отдал короткие приказы.

По-видимому, многие действительно делали ставки на коня и наездника района Сокол. Ни одна ставка не была крупной, но пари заключались во многих лавках и палатках. Именно этого Монтикола и ожидал, как я понял, и мы должны были сделать так же. Слишком большая ставка привлекла бы внимание – особенно ставка на невезучий район, да еще с женщиной-наездницей, – и тогда остальные тоже начали бы менять ставки.