Прежде, нежели перейдем к последнему факту в истории Рязанского княжества — к уничтожению его самостоятельности, воротимся назад и бросим взгляд на отношения с татарами в течение пройденного столетия. События на юго-восточной стороне были только повторением прежнего; дань, платимая в Орду, не мешала кочевникам время от времени напоминать о себе губительными набегами. После смерти Олега Ивановича до 1514 г., летописи упоминают до 15 наиболее значительных нападений, из которых только пять не остались безнаказанными. А именно: осенью 1405 г. татары нечаянно напали на Рязань; Федор Ольгович послал за ними в погоню; воеводы побили много неприятелей и отняли у них добычу; то же самое повторилось в 1411 г. Но в 1415 г. неприятели повоевали рязанские волости за Доном, взяли Елец и убили елецкого князя. Затем приводится целый ряд набегов почти в одинаковых выражениях: «приходиша татарове на рязанские украйны и много зла сотвориша, и отъидоша с полоном». Нужно заметить, что кроме тех случаев, когда сама Рязань служила целью татарских нападений, ее земли подвергались опустошениям почти каждый раз в случае войны между ханами и московскими князьями; например, в 1408 г. Эдигей на возвратном пути от Москвы мимоходом взял город Рязань. Но татарам редко удавалось переступить за Оку и напасть на самые московские волости; обыкновенно великокняжеские воеводы встречали их в Рязанской земле, которая неминуемо становилась поприщем кровавых столкновений, во всяком случае, для нее разорительных; притом вследствие своей зависимости от Москвы рязанцы поневоле вместе с ней подвергались ханскому гневу.

В 1444 г. пришел на Рязань царевич Мустафа с многочисленной татарской ратью, пограбил волости и села и, остановившись в степи, послал сказать рязанцам, что они могут выкупать у него пленников. Те действительно их выкупили. Вскоре Мустафа опять пришел в Рязань с миром и с намерением провести в ней зиму, потому что в степи оставаться было невозможно; осенью она вся погорела пожаром; зима настала самая жестокая с глубокими снегами и сильными вьюгами; лошади татарские попадали от бескормицы, а всадники мерзли от холода. Мустафа, неизвестно почему, был впущен в Переяславль Рязанский без сопротивления; татары его расположились отчасти в городе, отчасти в окрестностях. Когда узнали о том в Москве, Василий Темный послал на Мустафу воевод Василия Оболенского и Андрея Федоровича Голтяева со своей дружиной, к которой присоединился отряд мордвы на лыжах. Рязанцы выслали царевича из Переяславля, и он, кое-как укрепившись на берегу Листани, верстах в десяти от города, приготовился к отчаянной обороне. Нападение произведено было с двух сторон: с одной — московская пехота, вооруженная ослопами, топорами и рогатинами; с другой — мордва и рязанские казаки на лыжах с копьями, рогатинами и саблями. Сопротивление, оказанное татарами, достойно было лучшим временам их славы. Цепенея от холода, лишенные возможности бросать свои меткие стрелы, они защищались рукопашным боем, резались крепко и не сдавались в плен; наконец, подавленные числом, неприятели большей частью были перебиты, и сам Мустафа пал в сече со многими мурзами. Гибель храброго царевича не осталась без мести: спустя несколько месяцев татары Золотой Орды воевали рязанские украйны.

Далее заметим нападение на Рязань Ахмата, царя Большой Орды, в 1460 г. Он осадил Переяславль в Успенский пост и стоял под городом шесть дней, но граждане мужественно отбивали неприятелей. Один из ханских военачальников Казат Улан мурза доброжелательствовал рязанцам, вероятно, подкупленный ими, и царь, видя неудачу, со стыдом ушел в степь, а на мурзу Улана положил нелюбье. Потом осенью 1468 г. татары опустошали окрестности Рязани. Граждане погнались за ними и храбро вступили в бой, но, когда неприятелю удалось подсечь у них знамя, они расстроились и обратились в бегство.

С 1480 г. вместе с Москвой и Рязань навсегда избавилась от ига, которое, впрочем, в последнее время существовало только номинальным образом. Золотая Орда после крымского погрома уже не в состоянии была высылать по-прежнему толпы грабителей, и нападения с этой стороны, по-видимому, прекратились. В следующие 30 лет о них почти не слышно; Рязанская земля, спокойная внутри и безопасная извне, в это время наслаждалась отрадным отдыхом. Только раз под 1493 г. летопись говорит о том, что приходили татары ордынские казаки нечаянно на Рязанскую землю, взяли три села и скоро ушли назад. Опасность с юго-востока миновала, зато в начале XVI в. еще более усилилась опасность с юга. Пока был жив Иван III и неизменный союзник его Менгли-Гирей сдерживал беспокойную Орду, крымские татары оставляли в покое русские пределы, но в княжение Василия Ивановича начинаются их опустошительные набеги на наши южные украйны. Так в июне 1513 г. царевич Бурнаш-Гирей, сын Менгли, подступил к Рязани, взял острог, но от города был отбит и ушел прочь[179].

Преемник Ивана III начал господствовать в Рязанской области так же, как его отец, владея уделом Федора Васильевича, он именовал себя между прочими титулами и князем рязанским. Агриппина по-прежнему была верной исполнительницей приказаний, получаемых из Москвы. Но такой порядок вещей не мог держаться долгое время. Василий ждал только повода для того, чтобы дело могло иметь вид справедливости, и обстоятельства не замедлили помочь ему в этом случае.

Нет никакого сомнения, что в Рязани, при княжеском дворе, как и в других великих уделах, в продолжение XV века шла глухая борьба между приверженцами московского влияния и его противниками. Последних мы не будем называть патриотами, потому что их стремления и симпатии определялись более всего личными интересами; чистых патриотов между рязанскими боярами, вероятно, было немного. Во второе десятилетие XVI в. борьба партий оживилась. Между тем как великая княгиня Агриппина, окруженная многочисленными сторонниками Москвы, беспрекословно подчинялась Василию, партия собственно рязанская собралась вокруг молодого князя. Когда Иван Иванович достиг юношеского возраста, он мог возбудить на некоторое время надежды рязанской партии, потому что характером своим не походил на кротких, уступчивых предшественников. Прежде всего надобно было устранить опеку Агриппины, которая все еще не хотела расстаться с властью и связывала руки своему двадцатилетнему сыну. Советники молодого князя, напоминая ему о прежних временах славы и независимости, указывали на Крым и Литву, при помощи которых еще возможна была борьба с Москвой. Иван, действительно, призвал татар и силой отнял власть у своей матери. Нам неизвестны подробности перемены, на которую встречаем только намек у Герберштейна. Может быть, не без связи с этим событием произошло и нападение крымского царевича Богатыря на рязанскую украйну в 1516 г. Не знаем, как оправдался Иван Иванович перед великим князем московским, видим только, что наружным образом он изъявляет покорность Василию, старясь скрыть свои дальнейшие замыслы, и еще несколько лет беспрепятственно удерживает за собой великое княжение рязанское. Но он был слишком молод и неопытен в политических интригах; советники его не были дальновиднее своего князя, если воображали перехитрить старых думцев московских. Во главе приверженцев молодого князя стояли следующие фамилии рязанских бояр: Кобяковы, Сунбуловы, Коробьины, Глебовы, Олтуфьевы и Калемины. Кобяковы, судя по названию, принадлежали к потомству половецких ханов и уже с незапамятных времен находились на службе рязанских князей. Из этой фамилии в описываемую эпоху выступают на сцену четыре имени: братья Михаил и Григорий и родственник их Клементий с сыном Гридей; первый, т. е. Михаил, в 1518 г. был пожалован ростиславским наместничеством. Наибольшую преданность Ивану Ивановичу в последние времена княжества, наряду с Кобяковыми, показала многочисленная семья Сунбуловых. Предок их, как уже известно, был боярин Семен Федорович, по прозванию Кобыла Вислый, который выехал из Литвы сначала в Москву к Василию Дмитриевичу, а от него перешел на службу к Олегу Ивановичу Рязанскому. Сын его Семен из Рязани отъехал к Василию Темному, а внук Яков возвратился на Рязань к Федору Ольговичу, и Здесь этот род утвердился окончательно. Дети Якова: Иван Тутыга, Сидор, Юрий и Полуект были верными слугами Ивана Федоровича. Старший сын Ивана Тутыги Федор, по прозванию Сунбул, сделался родоначальником фамилии Сунбуловых. По некоторым признакам видно, что боярин Федор Иванович Сунбул играл главную роль при дворе Ивана Ивановича и был его доверенным советником[180]. Может быть, Иван Иванович до тех пор именно и держался на своем столе пока был жив старик Сунбул. Последний умер, как надобно полагать, около 1520 г., потому что в этом году доверенностью рязанского князя пользовался уже другой боярин, а из Сунбуловых при последнем перевороте упоминаются только сыновья Федора Ивановича, Федор и Дмитрий. Коробьины принадлежали к тем боярским фамилиям, которые вели свой род от татарских мурз и которых особенно было много на Рязани. К великому князю рязанскому Федору Ольговичу выехал из Большой Орды татарин Кичибей, названный в крещении Василием, он вступил в число рязанских бояр. У него были сыновья Иван, по прозванью Карабья, и Селиван; от первого пошли Коробьины, от второго — Селивановы. В начале XVI в. фамилия Коробьиных на некоторое время разъединилась в лице сыновей Ивана Карабьи: старший брат Иван Иванович перешел на службу Василия Московского[181], а второй брат Семен Иванович оставался еще при дворе Ивана Рязанского и сумел приобрести доверенность молодого князя, но только для того, чтобы изменить ему при первом удобном случае. Источники умалчивают об участии остальных боярских родов в последних событиях Рязанского княжества; нет сомнения, что большая часть их или принадлежала к приверженцам московского владычества, или была равнодушна к замыслам своего князя. Сюда надобно отнести фамилии: Вердеревских, Селивановых, Измайловых, Кореевых, Сидоровых, Казначеевых, Замятниных и других.