Родители его переехали в район. Пришёл Володя из армии. Мы с девками стояли уже на другой квартире, но он нас нашёл. Постучался: «Можно?» Разговор был общий, ничего он мне не говорил. Потом собрался, сказал: «Выйдем».

Мы стали на улице, у калитки. И он поглядел так на меня внимательно. И сказал только одно: «До свидания».

И женился Володя на Устюшке. Всю жизнь они в районе прожили, детей не было. Володя работал шофером в автоколонне. А я его видала один раз. Помнишь, мы с тобой стулья на базаре купили, несли на автостанцию? Шли по улице, а там мужчина ямку копал под столбик, ворота менял.

А потом он умер через полгода. Недолго пожил.

* * *

Позвонила Таня:

– Мам, Виталик женится, вы на свадьбу приедете?

– Чё там старью сидеть?! Прошли года… Мы уже негожие. Деньги передадим через Тоню, объяви, когда дары будут, мол, так и так, от дедушки и бабушки! А чё ж, играть в хате будете? У вас и у сватов?

– Не, в кафе. В хате тесно. Одним днём – дешевле выйдет.

– Правильно, ты родню сколько не пои, скажет «мало». Чё его там выбражать. Деньжонки, какие есть, лучше молодым отдайте, гулянка – один день, а жизня впереди. Всё из магазина, где его набраться. А харчи, какие в кафе останутся, заберите домой, не бросайте!

«А эта свадьба, свадьба, пела и плясала, И крылья этой свадьбы вдаль несли…» – гремело застолье. Виталик – парень видный, не хлюпик какой. Задашный, в деда Петра пошел, ишь, как подаёт себя осанисто! А невеста – мелковатая, тихая. Ну, ничего, при хорошем муже раздобреет…

– Тонь, ты чего не поёшь? – крикнула сестра. – Думали, артисткой станешь, а ты на свадьбе у племянника молчишь!

Тоня и ответить не успела – крёстная мать невесты, цветастым платком перевязанная, в пляс пошла. Бойкая бабёнка, черноглазая. Припевает звонко, подмигивает:

– Гармониста полюбила, // Гармониста тешила. // И сама через плечо // Ему гармошку вешала.

Гармониста полюбила, // Милые девчоночки, // За горячий поцелуй, // За карие глазеночки.

Мне не надо пуд муки, // Мне не надо сита – // Меня милый поцелует, //Я неделю сыта.

И-их!..

…Когда Тоня замуж выходила, ей подруга сказала: «Ну всё, вырулила твоя жизнь на финишную прямую!..» Посмеялись. А что вышло? Рядом – и сейчас даже – Гена-муж, а она про него не думает. Неужели так – навсегда, до конца жизни?!

Отгулы на три дня взяла, Гену домой отправила после свадьбы, а сама – к родителям. Матери лекарство передать.

Таисия рассказывала по телефону:

– Меня как шатануло, я думала, может, внутри че оторвалось. «Петь, – кажу, – я помираю…» А он: «Ну вот табе!.. И не пожили путём…»

– Так, может, и правда там что оторвалось, надо к врачу идти!

– Да, а что они, пришьют, что ли!.. Привези витаминов каких, вот, я слыхала, есть такое лекарство «Исцеление».

Тоня в подробностях рассказала про свадьбу: сколько людей и сколько надарили деньгами и вещами, кто сваты, где жить будут, как невеста одета, кто напился, какие продукты, посуда, кто дружок с дружкой, какие песни, кто плясал здорово.

Новости обсудили, перешли на воспоминания:

– Машка рассказывала, как к ней Гаврила Сергеевич сватался. Всё выпили, обгуляли, она и говорит: «А я его не хочу! Он дурной!» Батя: «А че ж ты молчала?» – «А вы меня спросили? Вы меня и не пытали. Я думала, вы так гуляете…» На другой день страсть как ругались! Ну, так она за него и не пошла.

Тоня спрашивает:

– А вы как поженились?

– А мы записались в сельсовете, и всё – никакой свадьбы не было.

– А Рыжовы обвенчались, – сообщает отец.

– А че, они живут своим трудом – у них пчелы. Божьи люди. А Нюра, – Тонь, ты её должна помнить, Вали Шевыревой мать, – приходила меня проведать. Рассказала: говорю своему Алёше, Рыжовы нам двоюродные, давай и мы обвенчаемся. А он меня как погнал матом! Вот тебе и родичи!..

Отец ухмыляется, качает головой.

Тоня на всякий случай спрашивает:

– А вы не будете венчаться?

– Ды куды нам венчаться! Мы 45 лет прожили, и не было дня, чтоб не поругались.

* * *

На похоронах распорядителем был дядя Женя. И с копальщиками договаривался, и с шофёром – когда гроб на кладбище везти. Маню он назначил отвечать за попа, читаку и певчих, Таню – за людей и венки, а Тоню – за поминки.

Отец съежился от горя, стал маленький-маленький.

– Зато никому не надоела, не лежала, сразу померла, дай бог так каждому! – утешала племянниц тётя Даша. – Вон, мой два месяца мучился.

– Не убивайтесь, все там будем, – вздыхала тетя Зоя. (Она уже носила в себе смертельную болезнь.)

Тоня от горя и переживаний мгновенно похудела. Чувствовала себя невесомой, беззащитной. Убегала в сарай, плакала в голос: «Мама, зачем ты нас оставила?» – а потом уж выходила к людям, работала.

Двоюродные помогали готовить, накрывать столы. Тоня переживала: что борщ будет слишком жирный, что котлеты не прожарятся, что пюре потемнеет – на такую «армию» никогда не готовила, боялась ошибиться. В суете забывалась, один раз в затруднительном случае, когда надо было солить мясо, чуть не сказала вслух: «Сейчас у мамы спрошу», – но вовремя прикусила язык. «Еще скажут – чокнулась от горя».

Но всё прошло хорошо (если, конечно, так можно говорить про похороны). День выдался завидный, солнышко, но не жаркое, и мух нету, могилу выкопали сухую и аккуратную, гроб – по размеру, покойница лежала нарядно убранная, не желтая, а «как живая», поп служил строго, долго и разборчиво, певчие так затянули «Вечную память», что «и в Кремле позавидуют» (сказал потом дядя Женя), народу было много и весь чинный, родня приехала вся, даже внуки с Донецка, ну и поминки – слава богу – вышли неспешными, стол – щедрый, а главное, вкусный.

Молодые ребята – Тоня давно из села уехала, не знала чьи – один раз помянули, потолклись во дворе, пропустили «партию» народа, сели опять.

Старухи на завалинке – они ж все обычаи знают! – стали Тоню хватать за фартук и шипеть: мол, чё ж это такое! Прогоняй их, «два раза не поминают». Но Тоня успокоила общественность: пусть едят, парни молодые, здоровые, будут бабушку Таисию вспоминать добром…

И девять дней, и сорок справляли, и год – помогала Тоне мать – незримо. Словно сама на стол подавала – всё вкусное. Бабы говорили: «Вишь, Тонь, какая ты хозяйка завидная! Живёшь далеко, а то мы б тебя по поминкам и свадьбам нанимали готовить».

Да, сладость жизнь, вкус её – всё от мамы! А сама жизнь – от отца. А горе и радость для того нам и даны, чтобы не отворачиваться от них. Так-то.

Ольга столкнулась с Машуней в дверях.