— Что он говорит?

— Он нас оскорбляет, говорит, чтобы мы уезжали.

— Это хутус?

— Вероятно, он говорит на киньаруанда, это наш язык…

— Ты руандец?

— По матери…

— Ты…

— Ни хуту, ни тутси. Я не хочу больше слышать эти глупости о разных племенах, они стали причиной таких ужасов… Нет, Натан, я руандец, такой же, как остальные…

Мальчишка перешел к действиям и начал в них плеваться. Юма подобрал палку и запустил ее в него.

— Пойдем, оставь его в покое! — Натан попытался удержать его.

Призрачный человек, который, казалось, держался на ногах только благодаря длинным деревянным костылям, проводил их до конструкции из гофрированного железа. Юма стучал по шатким перегородкам до тех пор, пока в дверном проеме не показалось старческое лицо вождя. Пока Юма разговаривал с ним, Натан рассматривал хижину. Это была клоака с остатками экскрементов, с простым гамаком из коричневых волокон, но самым поразительным было то, что человек здесь жил не один, а с коровой.

Внезапный крик заставил его повернуть голову. Жители лагеря, хрупкие и серые, столпились вокруг них. Вождь издавал негромкие короткие крики, похожие на жалобы, которые понемногу начинали воздействовать на сборище.

— Что происходит? — спросил Натан.

Юма сильно потер руками лицо, его взгляд стал беспокойным.

— Он говорит, что нельзя идти под землю.

— Где этот Жан-Батист?

— Я попросил, чтобы его позвали, но в любом случае вначале нужно, чтобы нас принял вождь.

— Ты ему объяснил, что он получит деньги, если согласится нам помочь?

— Да, но…

— Сколько ты предложил?

— Десять долларов.

— Предложи сорок.

— Это слишком.

— Делай, что я тебе говорю.

Юма повернулся к старику и перевел слова Натана. По отрицательным жестам вождя Натан догадался, что появилась новая проблема.

— Вопрос не в деньгах, — сказал Юма, который казался все более обеспокоенным. — Они говорят, что если мы спустимся в туннель, то разбудим духов и они снова начнут забирать людей. Люди нервничают, Натан, это нехорошо.

— Черт! Скажи ему, что духов больше нет, что они давно ушли и больше не вернутся… Придумай что-нибудь…

А к ним уже приближался долговязый молодой человек. Он рассекал воздух мачете, чтобы расчистить себе дорогу.

— Я Жан-Батист! Я покажу тебе вход в туннель. Давай деньги, — обратился он к Натану на французском языке.

— Когда ты меня туда отведешь. Где это?

— Там, — Жан-Батист указал пальцем на подножие холма, — на опушке леса. Но предупреждаю: тот, кто спустится под землю, навсегда потеряет свою душу…

Натан едва заметно улыбнулся.

— Проводи меня.

То, что здесь называли «лесом», не было джунглями, которые Натан себе представлял, — с большими стволами, переплетениями зеленой растительности, мхами, густой листвой лиан. Это было скорее невероятное бесформенное пространство из длинных камышей с острыми режущими листьями, которые царапали руки, рвали одежду; зловонная трясина, где всякая мошка до отвала напивались крови чужаков. Жан-Батист прокладывал дорогу, проделывая бреши в зарослях широкими ударами мачете.

— Кто-нибудь туда уже спускался?

— Нет, туда никто не ходит. Это опасно.

— Зачем ты искал Кахекуа?

— В прошлом году здесь было много больных, приехал бельгийский доктор, он сказал, что это из-за плохой воды, что вверх по течению лежали мертвые антилопы, именно поэтому вода была отравлена. Люди здесь думали, что это из-за пещер, что духи вернулись. Тогда вместе с несколькими людьми мы попросили капитана Эрмеса показать нам это место… чтобы перекрыть его, чтобы они больше не могли выйти.

— Вы загородили туннель?

— Почти, мы срубили большое дерево, но на отверстие упала только часть кроны.

— Духи все еще забирают людей?

— Нет, все кончилось, они успокоились.

— С каких пор?

— Давно, я знаю это точно.

Жан-Батист все яростнее атаковал растительность, которая уплотнялась по мере их приближения к зеленому аду. Природа отзывалась множеством приглушенных криков, как если бы на расстоянии от лагеря жизнь снова вступала в свои права. После тяжелой получасовой дороги они продвинулись всего на несколько сотен метров и достигли узкой прогалины. Тут Жан-Батист заявил, что они пришли и что дальше он не пойдет. Он, как и Юма, сел на корточки в высокой траве и указал на огромный ствол, видневшийся среди растительности. Натан отдал ему треть обговоренной суммы и пошел к мертвому гигантскому дереву.

Толстые трухлявые ветви, еще покрытые мхом и сухими листьями, частично загромождали проход, но Натан смог различить темный вход в нору. Лестница из очищенных от коры ветвей, соединенных между собой кусками тряпок, исчезала в темноте. Он внимательно осмотрел плетеный узор, приготовил фонарь, надел дождевик и вошел в лабиринт узловатых ветвей.

Тот, кто спустится в эту нору, навсегда потеряет свою душу…

Слова Жана-Батиста, которые поначалу вызвали у него улыбку, леденили кровь. Он задрожал. Впервые с начала расследования Натан чувствовал, что ему страшно.

Держа фонарь в зубах, Натан соскользнул вдоль темной шахты, стараясь как можно меньше пользоваться лестницей, которая понадобится ему, чтобы добраться до самого низа.

Стены туннеля были обиты досками. Сооружение казалось достаточно крепким, чтобы предотвратить обвалы. Натан поправил капюшон, бросил последний взгляд на хмурое небо и начал спускаться в сумерки.

Он медленно, согнувшись, продвигался вперед, сосредоточившись на опасностях этого логова, чувствуя теплое дыхание стен, избегая гнилых бревен, которые устилали землю, корней, которые появлялись со всех сторон и тянулись к нему. Скоро дневной свет исчез и стало совсем тихо. Он только что пересек еще одну границу. Мир, далекий от Конго и геноцида, охватывал его своими черными крыльями.

Дождь не прекращался и здесь, под землей. С потолка стекали потоки воды. Иногда Натану приходилось опускаться на колени или перешагивать через трещины. Трупы обезьян и крупных грызунов, загадочным образом пришедших сюда умирать, источали острый запах гниения.

По мере того как он продвигался вглубь, спертый воздух наполнялся тревожным гулом, который, казалось, шел из глубины земли. Натан прислушался. Легкий шум смешивался с шорохами и далеким шепотом, которые доносились до него словно тихий садистский смех.

Ему стало страшно. Он готов был поверить в эти абсурдные истории…