Ничего, справлюсь. Так или иначе, с помощью Настасьиной мастерской или еще как-нибудь. Мой брат может быть неправ, может быть самодуром. Он может, к сожалению, даже оказаться одним из заговорщиков — но он все еще мой брат.

И дела семьи не касаются никого — даже его светлости Багратиона.

— Можешь не сомневаться, Саша. Государыня Императрица никогда не забывает тех, кто служит короне.

Мою шпильку приняли даже без намека на иронию… Уже неплохо. Не то, чтобы я всерьез ожидал какой-то особенной благодарности за поиски врагов, которые угрожали моему роду — но лишней бы она уж точно не была.

— Приятно слышать. — Я уперся в подлокотники кресла и поднялся. — Я могу откланяться?

— Можешь, Саша. — Багратион чуть сгорбился и устало подпер ладонью подбородок. — И… спасибо тебе. От государыни Императрицы — и от меня лично.

Странно, но я поймал себя на мысли, что слышать подобное мне приятно. И оно, пожалуй, стоило и бессонной ночи, и побега в самоволку, и даже потери весьма ценного «боевого трофея». Уже скоро мне предстоит еще одна непростая беседа — на этот раз с дедом. Но эту можно считать завершенной.

Или нет?

Багратион обладал выдающимся Даром. В каком-то смысле — феноменальным: мало кто даже из самой родовитой аристократии успевал разменять второй магический класс к неполным сорока пяти годам.

Но даже это не позволило бы ему сделать столь головокружительную карьеру. Главу Третьего отделения от всех прочих Одаренных отличало еще и сверхчеловеческое чутье, которое невозможно было бы объяснить никакой магией.

Голос Багратиона снова зазвучал в полумраке кабинета, когда я уже готов был взяться за дверную ручку.

— Саша… Ты ведь рассказал мне не все, так?

Раскусил. Прямо как я — Воронцову.

— Вполне возможно. — Я все-таки заставил себя обернуться. — Но позвольте напомнить вашей светлости, что я не служу в Третьем отделении. И честь дворянина не позволяет мне…

— Порой честь одного дворянина обходится слишком дорого целой стране, — вздохнул Багратион. — Я не сомневаюсь ни в твоей порядочности, ни в благоразумии — но кое-что ты можешь попросту недооценивать. Даже меленькая деталь… Ты точно больше ничего не хочешь мне сказать?

Глаза Багратиона тускло блеснули в полумраке — и на мгновение показалось, что сейчас он попросту вскроет мне черепушку, чтобы силой выковырять все то, что я не пожелал рассказать по своей воле… но секунда шла за секундой, а ничего так и не происходило.

— Нет, ваша светлость, — тихо ответил я. — Больше ничего.

— Эй, княже, не спи!

Богдан без особого стеснения зарядил мне локтем по ребрам — и, можно сказать, спас от позорного приземления лицом в пюре. Уже основательно остывшее — похоже, я просидел в полуобморочном состоянии чуть дольше, чем казалось.

А вроде только моргнул…

Молодой растущий организм честно справился со всеми ночными приключениями и даже притащился обратно через тайное окно на кухне вовремя. В смысле — не только до побудки, но даже до того, как начало светать. И все же полутора часов сна было слишком мало — и природа стремилась взять свое. Умывание, зарядка и даже завтрак дались относительно легко, но уже на первом же классе начались проблемы. Я бессовестно вырубался чуть ли не на глазах у Мамы и Папы, и Богдану с Чингачгуком приходилось чуть ли не поддерживать меня под руки. От пары нарядов вне очереди меня спасло только чудо.

И вот я кое-как дожил до обеда.

— Твою же ж… — простонал я, поднимая со стола выпавшую из пальцев вилку. — И долго я так?

— Минут десять. — Богдан хихикнул и крутанулся на лавке, чтобы посмотреть куда-то мне за спину. — Силы зла уже решили, что наш славный командир смертельно ранен. У-у-у, лыбятся, гады…

Я тоже кое-как оглянулся, и тут же наткнулся взглядом на Куракинскую свиту. Родственник заговорщика-генерала сидел в окружении примерно дюжины прихлебателей и вместо того, чтобы уделять должное обеду, изображал презабавнейшую сцену: сначала картинно закрывал глаза, потом начинал клевать носом — а потом вдруг повалился вперед, едва на ткнувшись неуставной белобрысой челочкой в тарелку. Актерские таланты его светлости оставляли желать лучшего, но публика с готовностью заржала.

Хорошо хоть пальцами не показывали.

Подобными подначками, впрочем, Куракин и ограничивался — с того самого дня, как первый курс как следует навалял его своре на лестнице. То ли все его угрозы на деле оказались пшиком, то ли кровавая месть еще только должна была свершиться — никаких серьезных стычек в училище больше не случалось. Шакалы получили по носу и уползли в норы зализывать раны. Зато первокурсники воспряли, а «благородные подпоручики» принялись насаждать истинные традиции славной пехотной школы с утроенной силой. До присяги оставалось всего недели полторы, и цук понемногу достигал каких-то поистине космических масштабов — но более не выходил за рамки дозволенного.

Я и сам не заметил, как успел стать чуть ли не для всего училища то ли предводителем незримого и неназываемого сопротивления Куракинскому бардаку, то ли чем-то вроде знамени. Похоже, местной братии не хватало совсем немного, чтобы как следует взяться за зарвавшихся однокашников, а я оказался подходящей кандидатурой. Умение орудовать кулаками надежно защищало меня от бытовых неприятностей, а от всех остальных прикрывал титул и авторитет рода. Разумеется, о моем происхождении уже знали все…

Но само по себе это почти ничего не меняло. Мама и Папа уж точно не спустил бы, вздумай я наводить в училище свои порядки… но юнкера неплохо справлялись и сами. Где-то с неделю назад двоих ближайших приспешников Куракина обнаружили в прачечной, замотанными в простыни так, что парни скорее напоминали кульки с глазами, чем людей.

Виновных, разумеется, так и не нашли.

Но на фоне относительно юнкерского благополучия общий расклад выглядел… скорее удручающим. И если по Воронцовой я отработал как следует, отправив не в меру хитрого вассала под надежный присмотр Андрея Георгиевича в Елизаветино, то разговор с Багратионом в итоге получился чуть ли не бесполезным. Может, я и получил ответы на кое-какие вопросы — но и самих вопросов стало существенно больше.

В общем, надежда оставалась только на деда. Я еще сам до конца не знал, что именно и как буду ему говорить, но уже выпросил аудиенцию — а заодно и увольнительную на вечер. Разумеется, исключительно по воле главы рода, который оказался неожиданно покладистым и сговорчивым — настолько, что сам изъявил желание приехать в город.

То ли ее сиятельство княгиня Воронцова успела с утра утомить деда до полусмерти, то ли его интересовали подробности гибели дочери Колычева… то ли меня ожидал эпический разнос.

Но и до него еще предстояло дожить, а кофе нужной для этого крепости в столовой училища попросту не подавали.