За ужином он держал руку в кармане, и мама спросила:

— Что у тебя там?

Ника медленно вытащил руку и разжал кулак с разноцветными осколками. Хотел, было, заплакать, но почему-то засмеялся и сказал:

— А бык оказался православным!

От чего пропадают люди

Трёхлетнему Мише скучно. Никто с ним не играет. Папа работает на компьютере, а мама воюет с кухней. Что-то у неё там не получается с самого утра. То тарелка разбилась, то молоко убежало. Мама спешит, и у неё всё валится из рук.

— Да что же это такое! — вскрикивает она, схватившись рукой за горячую сковородку. — Как же мне всё надоело!

Миша тихонечко подходит к ней:

— Мама, пойдём поиграем?

— Ты ещё! Не видишь, как я занята? — мама готова заплакать.

Миша серьёзно смотрит не неё и говорит:

— Не злись, мама. От зленья люди пропадают.

Съешь колбаску

Иван Давыдович в первые годы нашей жизни на приходе был у нас частым гостем. Поселились мы в старом доме в километре от храма. Хозяйка дома зимой жила у сына — священника из Подмосковья, а на лето возвращалась в деревню, но обитала всё равно не в доме, а в маленькой летней кухне во дворе. Естественно, пустующий дом требовал ремонта, и поначалу было самым главным — устроить отопление, ведь мы приехали на приход как раз в то время, когда «зима катит в глаза».

Иван Давыдович был в большом селе единственным печником. И, как следствие, знал себе цену. Помимо денег, он назначил себе в ежедневную плату — стакан горячительного напитка за ужином, на деревенском языке это называлось «магарыч».

В деревне самогон — местная валюта, без него ни один мужик палец о палец не ударит. Мы попытались, было, бороться с этим пагубным обычаем, но — безуспешно. Печку, правда, Давыдович переделал безвалютно, но когда закончил — уселся за стол и объявил: «Отец! Магарыч! А то обратно сломаю». У нас была привезённая с берегов Невы бутылка шампанского — берегли к Рождеству. Пришлось достать. Давыдович презрительно покосился на пенящийся напиток, но — делать нечего — опрокинул стакан. И тут же вскочил, как ошпаренный.

— Что ты мне влил? Это — магарыч?! Бурячный квас! К тому же прокисший!

Кое-как успокоив печника и выдав ему «магарыч» в денежном эквиваленте, мы поняли, что местный менталитет нам не победить.

А Иван Давыдович с тех пор каждый раз, когда батюшка заводил с ним разговор о каком-нибудь деле, отвечал одинаково: «Магарыч!», за что наш маленький сынишка звал его «дядя Магарыч Давыдович».

Домик, в котором мы поселились поначалу на правах квартирантов, хозяйка через пару лет объявила в продажу — пришлось выкупить, так как на что-либо более новое и добротное денег мы не скопили. Начали ремонтировать, лепить пристройки. Руководил строительными работами — золотые руки! — Иван Давыдович. Он, единственный из местных жителей, никогда не называл батюшку — батюшкой. Обращался всегда торжественно-строго: «Отец!».

…Однажды утром я, как обычно, собирала двухлетнего Даню в детский сад.

Есть ему явно не хочется: только проснулся. Но время не ждёт — пора отправляться. Даня не любит есть с самого рождения. Тоненький, беленький, с каким-то цыплячьим пухом волос на голове, он как будто светится изнутри истаивающей прозрачностью. И несмотря на то что через полчаса день в садике начнётся ненавистным ему завтраком, я настаиваю:

— Съешь колбаску, Даня, а то не вырастешь.

Даня переводит умоляющий взгляд с меня на отца.

— А почему папа не ест? Он же тоже уходит.

— Папа большой, папа — батюшка. Он идёт на службу, а перед службой не едят.

Даня решительно берёт вилку и говорит сам себе:

— Я съем колбаску! И буду как папа. И Магарыч Давыдович будет мне говорить: «Отец! Отец!»

Отец и сын

Семья с мумией

От маленького Миши ушёл папа.

Сам папа считает, что он ушёл от Мишиной мамы. Нет, ничего особенного не произошло. Просто папа встретил «старую знакомую» и решил, что у неё ему будет лучше. Тем более что она сразу его подхватила и увезла в Египет. Отдыхать от трудной семейной жизни.

Нет, Мишу он не бросал. Даже звонил ему из Египта, рассказывал о красивом Красном море, по берегу которого гуляют оранжевые верблюды. Когда Миша услышал, что папа — в Египте, он ахнул: «Там же мумии!» Мише до школы ещё два года, а то и три, но в географии и истории он разбирается не хуже шестиклассников.

Потом папа вернулся из Египта, привёз игрушечного верблюда, поющего что-то на незнакомом языке, но ночевать не остался, ушёл «в командировку» (так сказала мама). Папа приходит часто. Водит Мишу на прогулку — поиграть в автоматах в торговом центре или в чужой дом, где их встречают тётя с шоколадкой и её черноглазая дочка.

В командировку Миша больше не верит. Он всё понял. Так и сказал маме: «Я всё понял! Наша семья теперь — это ты и я. А папа в Египте завел себе новую семью. С мумией!»

Господи! Даруй родителям разум их детей!

Рыжий

Не везёт мне на рыжих. Или им, рыжим, не везёт со мной?

Всё это, конечно, глупости: везёт — не везёт. Я ведь сама всегда говорю: не нужно придавать значения разным там совпадениям и приметам. Тем более если рассмотреть повнимательнее, то и без примет хватает в нашей жизни неприятностей, которые мы воспринимаем если не как должное, то уж точно и не как роковую предопределённость. Просто мне сейчас очень пусто без Рыжего.

Вообще-то я не люблю котов (в отличие от собак), а просто отношусь к ним по слову Библии: «Блажен, иже и скоты милует». Кстати, эту маленькую, словно невзначай оброненную реплику царя Соломона многие православные не замечают. Иначе не обзывали бы злейших своих врагов-людей «скотиной», да и к животным были бы милосерднее. Помню, в далёкой (и когда пролетела?) молодости, когда мы, молодая священническая семья, только поселились на приходе и знакомились с людьми, одна из наших ближайших соседок, заметив, как я провожаю приходившую к батюшке женщину, подождала, пока она скроется под горкой, и подошла ко мне.

— Чего это она приходила?

— Не знаю, — пожала я плечами, — к батюшке; я не спрашивала… А что?

— Вы с ней поосторожней. Она не в своём уме.

— А в чём это