Может быть, когда-нибудь я и смогу понять причину этого, зачем я нужен был своему отцу. Что он затевает? Неожиданно вдруг проснулась отцовская любовь, и граф решил держать меня рядом? Как бы не так…

Мы оба помолчали, и я первым спросил:

— Когда будет эта ваша война? Её не избежать, да?

— Война… — задумчиво повторил отец. — Война будет… Это зависит от графа Сандора, от его обиды за сына… Он уже прислал мне гневное письмо. О-о, — протянул с улыбкой. — Граф требует вернуть ему сына или отдать обратно Агнес… Агнес, конечно, никто ему не вернёт… Думаю, это будет поводом к войне. Так что война будет, её не избежать, да. Сандор сейчас уже собирает своих вассалов, готовит войска, так что…

Я не дал ему договорить — перебил, спросив о том, что было мне интересно:

— А Патрик? Что будет с ним?

— Патрик? — Граф удивлённо вскинул тёмные брови. — Зачем тебе Патрик? — Нахмурился недовольно. Видно, мой интерес его озадачил, а ведь Вираг меня предупреждал: отцу это не понравится. — Я не понял тебя…

— Просто, получилось так, что Агнес освободили, а Патрика — нет. И что теперь? Теперь его убьют, да? Он же заложник, а заложников обычно убивают… Когда граф Сандор начнёт войну, его сына убьют…

— Никто его не убьёт!

— Но и не освободит?

— Конечно же, нет!

— Почему? Это несправедливо! — Я аж подался вперёд ему навстречу.

Отец вздёрнул подбородок и посмотрел на меня сверху, он даже выше ростом стал как будто, так выпрямился на своём стуле. Это меня насторожило. Я понял, отцу моему не нравится тема этого разговора.

— Почему ты так переживаешь за Патрика? Он — сын моего врага, он — сын графа Сандора.

Я не знал, что ответить ему на это. Пуститься в долгие, пространные объяснения про гуманизм и толерантность? То, что ценно в моём мире, в этом мире не стоит ничего. Отец этого не поймёт, хотя он долго жил у нас и общался с моей матерью довольно близко. Да уж, ближе некуда…

И я решился объяснить ему свою точку зрения:

— Вы же долго жили у нас, вы должны понимать… У нас всё совсем не так, как здесь. У нас все говорят о правах и свободах, у нас запрещено насилие над человеком, у нас нельзя заставлять кого-то заключать брак без его согласия, нельзя удерживать против воли в плену или под арестом. Только преступников, только по закону и только после предъявления обвинений…

Я говорил это всё, а сам умом понимал, что даже в нашем мире — мире XXI века! — всё это нарушалось сплошь и рядом. И преступность, и аресты, и браки, и киднепинг не изжит. Всё гладко только на бумаге, в умах идеалистов. И война в нашем мире не остановлена, всё какие-то конфликты по всему миру, и наше оружие местному даст любую фору. Вакуумные бомбы, противопехотные мины, сверхзвуковые самолёты-невидимки, спутниковое слежение — что говорить! И я пытаюсь что-то доказать здесь, в этом мире? Здесь, где люди дают какое-то слово аристократа, слово чести, и стараются следовать ему! Да нашим политикам здесь есть чему поучиться.

И куда я лезу? Чего хочу доказать?

Но отец неожиданно понял меня, отвечая со вздохом:

— Я знаю, о чём ты… Я бывал в вашем… как это? — Он прищёлкнул пальцами, вспоминая слово. — Кино! С твоей матерью, да, мы ходили несколько раз… И в ваших театрах я был, она водила меня… Люди у вас другие… Непонятные, что ли… — Он вдруг хмыкнул и потёр пальцами переносицу. — Не бойся ты за этого Патрика, никто его не убьёт, конечно… Но и не отпустит домой.

— Почему?

— Принц Рикард попросил меня отправить его к нему, когда война начнётся.

— Зачем? Его убьют там?

— Да никто не собирается его убивать! Что ты всё об одном и том же заладил? Нет, конечно! Его не убьют, его отправят в свидетели…

Тут я обомлел и сглотнул. Как это? Вот это новость!

— В свидетели? — переспросил я сиплым незнакомым голосом. — То есть, он станет свидетелем?

— Он образованный малый, зря, что ли, его здесь учили? Вот пусть и учится дальше… Учиться, правда, придётся долго, зато ему откроются секреты и тайны, неведомые никому.

— А он сам этого хочет?

Отец мой усмехнулся, будто я спросил глупость.

— Кто же добровольно захочет в свидетели? Конечно же, нет! Ты знаешь, сколько у свидетелей клятв и обетов? Они служат всю жизнь до самой смерти. Они отрекаются от семьи и близких. Они не женятся и не заводят детей… Они — это другой мир! Зато это положение почётно и уважаемо, им открыты любые двери… Они знают о зеркалах всё!

— И могут ходить через них? Свободно могут делать это? — Меня, как всегда, интересовало одно, и слышал я опять только то, что мне было нужно.

Отец помолчал, наверное, тоже понял это, потом вздохнул и ответил неторопливо:

— Они учатся десять лет в закрытом храме Мирового Света где-то в горах, где — никто не знает… А потом их делят… Кто-то попадёт в охрану и никогда не будет заниматься тем, чем занимаются их главные… Если ты надумываешь уйти в свидетели только для того, чтобы вернуться домой, то это вряд ли у тебя получится… Верховными Лучами у них становятся только один из нескольких десятков… Вот они могут ходить через зеркала и имеют к ним доступ… Если даже тебе и повезёт, и ты попадёшь туда, после долгих лет учёбы и практики ты вернёшься в свой дом глубоким стариком… Ты этого хочешь? Подумай хорошенько.

Я долго молчал, переваривая то, что услышал, я до этого мало что знал про свидетелей, а теперь то, что узнал, рождало новые вопросы без ответов.

— Откуда вы знаете обо всём этом?

— Что-то пишут в книгах, до чего-то я додумался сам. Конечно, ни один свидетель никогда не расскажет тебе о прошлом… Когда ты сможешь читать, загляни в «Свет во тьме», там есть кое-что