– И тем не менее он погиб, – сказал Дронго. – Интересно то, что завтра утром мы должны были с ним увидеться.

– Кто-то нас опередил, – задумался Вейдеманис, – ты звонил Балакину. Значит, это он? У него кто-то был в кабинете?

– Профессор Соколовский, – вспомнил Дронго. – А в кабинете самого Ростома Нугзаровича находился Кошкин.

– Значит, кто-то из этой троицы. Но зачем, какой мотив? С другой стороны, там только один ученый. Профессор Соколовский. Балакин обычный завхоз, хотя и высокопоставленный. А Кошкин бывший милиционер, начальник отдела кадров, он в любом случае не мог претендовать на место директора. Тогда остается Соколовский, – сделал вывод Эдгар.

– Говорят, погибший оставил записку, – сообщил Дронго. – Если так, то, возможно, версия самоубийства может иметь место. Но почему он и почему так неожиданно? Сегодня утром Окрошидзе демонстративно сдал меня в полицию. Человек, который думает о вечном, так не поступает. И тем более так не поступает самоубийца, если договаривается встретиться со мной завтра утром. Он должен был рассказать мне, какие именно неприятности в их институте были у Долгоносова. И почему они автоматически перешли к самому Окрошидзе.

– Может, что-то связанное с работой самого института?

– Похоже. Но какие неприятности могут быть у бюджетного института? Возможно, их закрывают или переводят в другое место. Они ведь должны получать неплохую арендную плату за сдаваемое внаем здание, в котором располагается компания «Феникс».

– Самое интересное – прочитать его записку, – сказал Эдгар.

На этот раз они доехали больше чем за полтора часа. Везде были чудовищные пробки.

– Поразительно, – бормотал Эдгар, – в Лондоне или в Риме вообще нет таких широких улиц, как в Москве, а здесь автомобильные пробки гораздо хуже, чем в этих городах. Неужели так сложно организовать нормальное движение в большом городе с широкими дорогами?

У дома их уже ждали. На асфальте было красное пятно, оставшееся от разбившегося после удара тела Окрошидзе. Само тело уже увезли. Дронго и Вейдеманис поднялись на одиннадцатый этаж. Там уже находились Никифоров и Бурнатов.

– Полюбуйтесь, – нервно произнес Бурнатов, – вот в это окно он и выбросился. Вот такое безобразие. Теперь понятно, что убийство директора и смерть Моркунаса на его совести.

– Почему? – спросил Дронго.

– Вот записка, – показал на стол следователь, – только не трогайте ее руками.

Дронго подошел ближе. Увидел записку. В ней было написано: «Больше так продолжаться не может. Я считаю, что должен взять на себя всю вину за случившееся в нашем институте». Ни подписи, ни числа не было. Дронго нахмурился.

– Мы отправим письмо на экспертизу, – торжественно объявил следователь, – но я уверен, что оно подлинное. Мы нашли тетради с его записями. И его телефонную книжку. Почерк абсолютно идентичный. Но пусть проведут экспертизу эксперты-дактилоскописты, – заявил Бурнатов.

– Это письмо – подделка, – убежденно произнес Дронго.

– Я вам покажу его тетради, и вы все сами поймете, – возразил следователь, – почерк его. Можете не сомневаться.

– Сомневаюсь, – покачал головой Дронго, – посмотрите на бумагу. Она срезана и сверху и снизу. Наверху было написано какое-то обращение, но его срезали. Это письмо к конкретному человеку. И потом, я немного узнал за эти дни погибшего. Он был эстет и педант. И никогда в жизни не написал бы свою последнюю волю на листе бумаги, обрезанном с двух сторон. Кто-то пытается нас убедить, что он покончил с собой. И на этот раз делает все продуманно, не как в случае с Моркунасом.

– Что вы хотите сказать? – Слова Дронго явно не понравились Бурнатову.

– Если в случае с Моркунасом убийца сделал все, чтобы мы сразу поняли и поверили в подставу, думая, что там произошло убийство, то в этом случае преступник хочет отвести от себя подозрения. И помогая выпрыгнуть из окна господину Окрошидзе, он нарочно оставил эту записку, чтобы мы поверили в самоубийство Ростома Нугзаровича.

– Вы все и всегда портите, – с отвращением заявил следователь. – Здесь все ясно, но вас не устраивает ни эта записка, ни выбросившийся из окна ученый.

– Мы договорились с ним встретиться, – пояснил Дронго. – Он сам назначил мне время на завтра. Поэтому в его самоубийство я категорически не верю. И в эту записку тоже. Он не мог этого сделать. Ему явно помогли.

– Тогда в институте действует неизвестная нам банда гангстеров, – разозлился Бурнатов, – которые убивают ученых и инсценируют их самоубийства. Вы не видите разницы между Моркунасом и нынешней смертью. Там нас пытались обмануть, подняв его и подвесив на трубе. А здесь оставляют записку с объяснением случившегося. Нет, я отказываюсь вам верить. Думаю, здесь произошло самоубийство, и посмертная записка многое объясняет.

Дронго молчал. Он прошел по квартире. Обратил внимание на книги, лежащие на письменном столе. В некоторых еще были заложены закладки.

– Посмотри, – сказал Дронго своему напарнику, – Окрошидзе делал закладки перед своим самоубийством, явно собираясь прочесть книги. Нет, я не верю в его самоубийство.

На столе лежал еженедельник, где можно было фиксировать встречи и события. Дронго достал носовой платок и стал осторожно листать календарь. И обратил внимание на запись, сделанную за два дня до смерти Долгоносова. Там была запись следующего содержания: «Зайти к Старжинскому со своим письмом. Посоветоваться». И был указан номер телефона академика, который Дронго запомнил.

– Мне пора, – сказал он следователю и направился к двери.

– Завтра мы еще раз встречаемся, – крикнул ему на прощание Бурнатов, – я думаю, что мы закроем все эти дела.

Дронго в знак согласия кивнул. Выйдя из дома, он достал телефон и набрал номер академика Старжинского.

– Лев Абрамович? – уточнил он.

– Я вас слушаю.

– Простите, что беспокою вас так поздно. Я провожу расследование по факту смерти одного из сотрудников института, господина Моркунаса.

– Я слышал об этом. Большое несчастье. Но я уже давно не был в институте. Чем могу вам помочь?

– Скажите, пожалуйста, к вам не заходил господин Окрошидзе? Он хотел проконсультироваться с вами по поводу своего письма.

– Кто вам сказал? – спросил академик.

– Он сам, – решил блефовать до конца Дронго, понимая, что может быть разоблачен в любую минуту.

– Пусть он вам и расскажет, – предложил академик.

– Невозможно. Он сейчас срочно улетает за границу на симпозиум, – продолжал вдохновенно лгать Дронго, – а нам необходимо кое-что уточнить. Он приходил к вам с письмом?

– Да. Он написал письмо покойному Николаю Тихоновичу. Хотел взять всю вину на себя из-за этой компании «Феникс», которая арендовала у нас соседнее здание. При мне они вели себя очень тихо, но постепенно начали наглеть. Как обычно бывает. И несколько раз предлагали передать им на баланс соседнее здание. Конечно, и я, и Николай Тихонович им все время отказывали, пока не выяснилось, что они платят гораздо бо´льшую аренду, чем это было зафиксировано в документах. В общем, Ростом Нугзарович считал себя виноватым в происходящем, полагая, что упустил контроль. И приходил ко мне с таким письмом.