Обида на короткий миг застила рассудок, скатившись «в бабство», Полина встала у двери с горе-классическим «не пущу».

Он вырвался, забыв в эмоциональном накале надеть ботинки.

Картинка была впечатляющей — стоило закрыть глаза, Полина и сейчас видела, как наяву.

Залитую лунным светом, заснеженную дорожку.

И Сергея.

Отбежав на безопасное расстояние, он остановился и, смешно перебирая на снегу ногами в тонких носках, отчаянно прокричал в темноту дверного проема: «Я никогда не брошу семью! Слышишь, никогда!»

Новый год она встретила в полном одиночестве и больше к этой теме не возвращалась.

Потапов был человеком слова.

Во всем.

К чему же лишние обиды и оскорбительные признания?

Потом случилась у него серьезная размолвка с властями, за ней последовал спешный отъезд, когда, по слухам, ордер на его арест был уже подписан.

Последний их разговор Полина помнила наизусть.

Ей ничего не грозит, сказал тогда Сергей, и это действительно было так. Но все же он предлагал ехать вместе.

— Нет, — сказала Полина.

— Это из-за нее?

Вопрос прозвучал как-то жалко, да и сам Потапов выглядел не лучшим образом.

— Нет. Я не вижу себя там. Вообще не вижу. Было бы у тебя дело, позвал бы — пошла не раздумывая. Работать с тобой люблю и умею. А так — просто сидеть рядом? До кучи, что называется? Нет, не смогу.

— А здесь?

— Займусь наконец психологией.

— Уверена?

— Убеждена.

— Что ж, вольному — воля.

Он уехал.

Канул в бездну, затерялся, как писали газеты, на каком-'то далеком острове.

А Полина действительно вернулась к своей любимой психологии, однако не в институтскую аудиторию и не практикующим консультантом, что в принципе было возможно.

И логично.

Неожиданно для многих, преодолев серьезные возражения более чем серьезных ведомств, она добилась права работать в крохотной воюющей Чечне.

По существу — теперь наконец хватало сил самой себе признаться — это было бегством.

А вернее, попыткой заглушить острую, злую тоску, что, не зная сна и покоя, беспрестанно грызла душу.

Было больно.

Заглушить боль могло лишь нечто из ряда вон выходящее.

Война подходила почти идеально.

Настоящая, страшная война, кровавая и беспощадная ко всем, кто попадал в ее цепкие, жадные лапы.

Полина оказалась в самом пекле, и… ей действительно полегчало.

Потом Потапов снова позвал ее.

Не просто так, а вроде бы повод подвернулся подходящий — снова была работа.

Отказать было бы сложно.

Да и не хотелось Полине отказывать Потапову вовсе.

В душе все еще жила мутная, тягучая тоска.

Жила, расположившись по-хозяйски, и убираться, похоже, не собиралась.

А новая встреча дарила надежду, пусть и призрачную — но все же.

Надежда, однако, явилась отнюдь не робким призраком.

Прямо в Heathrow, где Потапов встречал ее после трех лет разлуки, едва только отзвучали первые неуклюжие приветствия, он сказал, а точнее — заявил, прямо глядя ей глаза:

— И вот что, Поленька, что бы ни вышло из этой затеи с «Титаником» и соответственно как бы там ни сложилось дальше, я решил… Через год Алешке исполняется двадцать один. Независим и дееспособен по всем законам. Да и по жизни самостоятелен вполне. Словом, через год я, что называется, в полном твоем распоряжении…

— Ты что, делаешь мне предложение?

— Да. Но с отсрочкой на год.

— С отсрочкой, Сережа, бывают приговоры.

— Это у юристов. У меня своя система прав и обычаев.

Они еще некоторое время пикировались, шутя.

И внешне оба казались спокойными и даже беззаботными.

Что внутренне переживал тогда Потапов, Полина не знала.

Сама же с трудом удерживала внезапную дрожь рук и прилагала отчаянные усилия для того, чтобы справиться с дыханием. Его немедленно перехватило в тот момент, когда произнес он свое «с отсрочкой».

Год прошел.

Потапов по-прежнему оставался человеком слова.

Он регулярно, с педантичностью пригородного поезда, отходящего от перрона Victoria Station, звонил ей теперь вечерами.

Полина размышляла.

Впрочем, размышлять было уже не о чем.

Она просто готовилась к тому, чтобы сказать «нет».

Собиралась с силами, потому что даже теперь, когда окончательно и бесповоротно стало ясно: Сергей Потапов ей совершенно безразличен как мужчина и даже не очень приятен, пожалуй, — сказать об этом ему было непросто.

Но так случилось.

И сколько ни ломала Полина свою умную голову, взять в толк, когда именно и почему так случилось, она не могла.

Где уж тут было найти слова, чтобы сообщить об этом ему?

А объяснить?

Уму непостижимо!

Около года она жила в столице Соединенного Королевства.

По странному стечению обстоятельств, в Belgravia, в том же самом районе Лондона, где некогда волей лорда Джулиана расположился офис возрожденной компании «White Star».

Совсем рядом с Downshire House, где и теперь располагался главный офис компании.

Небольшая квартира, собственно — половина узкого двухэтажного дома, каких много в этой части Лондона, плюс незаметный снаружи цокольный этаж и крохотный внутренний палисадник стали ее временной обителью.

Именно — временной.

Хотя, безусловно, уютной, ухоженной, удобной.

Словом, сюда хотелось возвращаться вечерами.

И тем не менее Полина была глубоко убеждена, что рано или поздно покинет Лондон, посвятив ему и той работе, основы которой постигала теперь с большим интересом, некоторую часть своей жизни.

Некоторую.

Не более.

Куда потом? Зачем? С кем? Надолго ли и по какому поводу?

Судьбоносные, как принято теперь говорить, вопросы не занимали сознания, поскольку прошлый опыт хранил память тщетности.

Жизнь всегда поворачивала по-своему, впрочем, Полина почти никогда не сопротивлялась.

Очередной крутой поворот совершился — так по крайней мере казалось Полине — в тот самый день и час, когда с треском распахнулась дверь крохотного кабинета военной комендатуры и молоденький солдатик с испуганными глазами крикнул: «…госпожу Вронскую к телефону из Генерального штаба!»