В последующие годы жизнь Пако и Анны вернулась в привычное русло. Они с радостью наблюдали за тем, как растут их дети, находя в них главный источник счастья. Они снова открыли себя друг другу, но так и не сумели возродить в Аргентине то, что им повезло пережить в Лондоне. Пако бросил свою любовницу, Анна стремилась быть ему хорошей женой, но корни прежних проблем остались, хотя супругам и удалось сберечь крепкое семейное дерево.

Санта-Каталина, 1973 год

Было уже очень поздно, зимний лунный свет серебрил темноту, когда София пробралась в комнату дедушки и, встав у изголовья кровати, взглянула на спящего Дермота. Он громко храпел, но в издаваемых им звуках Софии чудилось что-то успокаивающее. Его храп напоминал ей о детстве, и она ощущала себя обласканной и защищенной. Она вдыхала запах табака, который чувствовался всюду, потому что дедушка любил курить трубку. Окно было открыто, и ветер затихал и поднимался в такт его громкому дыханию.

Софии было жаль будить его, но ей очень хотелось, чтобы он проснулся. Она знала, что не должна находиться в комнате дедушки среди ночи. Мама осудила бы ее, если бы узнала. Анна в тот день вела себя ужасно по отношению к Софии. Ей не нравилось, что отец балует внучку. Она обвинила Дермота в том, что тот испортил Софию, что он пытается утвердить свой авторитет над родительским. Дедушка О'Двайер пообещал подарить Софии кожаный ремень с серебряной пряжкой, украшенной ее инициалами. Анна заметила отцу, что он выбрасывает деньги на ветер, потому что София не умеет обращаться с вещами, разбрасывает их по всей комнате, зная, что за ней приберет Соледад. Если уж ему вздумалось купить ей что-то, сказала она, то пусть это будет что-нибудь полезное, например книга или ноты. У Пако было фортепиано, оставшееся от матери, но София почти не прикасалась к нему. По словам Анны, дочь никогда не завершала начатого — бралась за дело, но тут же его бросала. Анна решила, что занятия музыкой были бы для Софии гораздо более полезными, чем бесконечное сидение на этом «волшебном» дереве. Все молодые леди ее положения должны уметь рисовать или играть на музыкальном инструменте. Они должны читать английскую классику и знать, как управлять большим домом. Девочкам не следует проводить целые дни верхом на пони. Девушки ее положения не лазают по деревьям.

— Папа, ты должен поощрять ее в стремлении делать что-то разумное.

Но дедушка О'Двайер был намерен купить Софии этот ремень, как и обещал.

Именно поэтому София и была в его комнате. Ей нужно было сказать ему что-то очень важное. Ей хотелось иметь этот ремень: он служил бы ей напоминанием о ее дорогом дедушке, и она обещает следить за ним, как за самой дорогой вещью. Мать никогда не понимала ее привязанности к дедушке, но София и Дермот совершенно точно знали, насколько они нужны друг другу.

Она поерзала на месте. Потом откашлялась. Снова поерзала. Наконец Дермот О'Двайер перевернулся на спину. Из-за своего огромного роста он занимал всю кровать. Дермот прищурился, пытаясь сообразить, мерещится ли ему образ Софии или она стоит перед ним наяву.

— Это я, дедушка, София, — прошептала она.

— Иисус, Иосиф и Мария, дитя мое. Что ты здесь делаешь? Ты что, ангел-хранитель, который решил оберегать мой сон?

— Думаю, что своим храпом, дедушка, ты можешь спугнуть самого надежного ангела-хранителя, — тихо рассмеялась София.

— Так что ты здесь делаешь, София Мелоди?

— Я хотела поговорить с тобой, — сказала она, переступая с ноги на ногу.

— Тогда не стой у меня над душой, дитя мое. Ты знаешь, что на полу полно крокодилов, которые так и норовят вцепиться тебе в ногу. Ныряй в кровать.

София влезла в постель, устроившись рядом с дедушкой и нарушив таким образом еще одно установленное мамой правило. Если бы та увидела ее сейчас, то наверняка высказала бы недовольство тем, что ее семнадцатилетняя дочь лежит в кровати пожилого человека. Дедушка и внучка прижались друг к другу, словно на картине «Последнее пристанище». София вдруг ощутила, как сильно она любит своего дедушку.

— О чем ты хотела поговорить, София Мелоди? — спросил он.

— Почему ты меня так называешь?

— Твою бабушку звали Эммер Мелоди. Когда родилась твоя мама, я хотел назвать ее Мелоди, но бабушка и слышать об этом не захотела. Она умела настоять на своем. Поэтому мы назвали твою маму Анна Мелоди О'Двайер. Мелоди было ее второе имя.

— Как Мария-Елена Соланас.

— Именно, как Мария-Елена Соланас, упокой, Господи, ее душу.

— Но мое второе имя Эммер.

— Для меня ты всегда останешься София Мелоди.

— Мне это нравится.

— Тебе и должно это нравиться.

— Дедушка?

— Да?

— Ты знаешь о ремне?

-Да?

— Мама говорит, что я не буду за ним следить. Но это не так. Я буду за ним следить. Обещаю тебе.

— Твоя мать не всегда права. Я знаю, что ты будешь беречь его.

— Значит, ты подаришь мне ремень?

Он сжал ее руку и засмеялся.

— По-другому и быть не могло, София Мелоди.

Они сидели и смотрели на тени, танцующие на потолке. Холодный зимний ветер задувал внутрь комнаты занавески и остужал разгоряченные лица Софии и ее дедушки.

— Дедушка?

— Что теперь?

— Я хочу этот ремень по нескольким причинам, — застенчиво произнесла она.

— На память, да?

— Да, потому что я очень люблю тебя, дедушка.

Она никогда никому не говорила таких слов. Он помолчал, глубоко тронутый услышанным. Она уставилась в темноту, размышляя над тем, как он отнесется к ее неожиданному признанию.

— Я тоже тебя люблю, София Мелоди. Очень сильно. А теперь тебе лучше заснуть, — тихо вымолвил он, запнувшись на полуслове.

София была единственной, кто мог вызвать в душе старого насмешника сентиментальные чувства.

— Можно мне остаться здесь?

— Лишь бы мама не узнала, — прошептал он.

— Я просыпаюсь гораздо раньше ее.

София проснулась от холода. От макушки до кончиков ног ее вдруг охватила дрожь. Она придвинулась к дедушке ближе, чтобы согреться. До нее не сразу дошло, что именно от тела дедушки и исходит ледяной холод. Он был мертв. Он уже окоченел. Она привстала и всмотрелась в его лицо, на котором сохранилось радостное выражение. Если бы не холод, которым от него веяло, она подумала бы, что дедушка сейчас рассмеется. Но его лицо напоминало маску. В открытых глазах была пустота.

Она прильнула к нему горячим телом, притянув дедушку к себе. Слезы уже катились градом по ее щекам, капая с кончика носа. Тело Софии сотрясалось в конвульсиях. Никогда еще она не ощущала себя такой несчастной. Его уже не было с ней. Куда он отправился? Какой вектор вечности он выбрал? Отправился на небеса к своей любимой Эммер Мелоди? Почему ему вздумалось умереть именно сейчас? Она не знала никого, кто сравнился бы с дедушкой по силе и энергии. Никто не был таким здоровым и полным жизни, как он. Она раскачивалась взад и вперед, пока ее рыдания не перешли в вой. София вспомнила свой последний разговор с ним: они болтали о ремне, и она сказала, что любит дедушку. Эти слова теперь наполнились новым смыслом, и София плакала так, что ей стало дурно. Вскоре ее плач разбудил всех в доме. Сначала Пако решил, что плач принадлежит какому-то дикому животному, но вскоре он узнал голос родной дочери.