– Скажи Архип, – нарушил паузу Костомаров. – А ты случаем не замечал в лесу какого-то света яркого? Ну знаешь такого необычного, навроде фонаря.

Мужик нахмурился, а я в очередной раз поразился способностью дока переходить с высокого наречия на народный диалект.

– Да видал вообще, – медленно проговорил Архип. – Со стороны кладбища. Думал вода на солнце блестит, так тама нету озера. Погост на твердой земле стоит, специально выбирали. Я на крышу свою теперешнюю залазил, веток подкинуть. И увидел. Думал разведать да…

Мужчина махнул рукой. Находчивый Костомаров тут же наполнил ему рюмку.

– Боязно было, – выпив признался Архип. – Что, если кого из этих зверюг встречу?

– Ясно-ясно, – пробубнил Корней Аристархович и добавил уже громко. – Пойдем мы, Архип Петрович. Спасибо за приют, но двинемся дальше.

– К себе? – поинтересовался он.

– Как получится, – ответил док, вставая с видимым напряжением.

Архип вывел нас из своего убежища, попрощался и в его взгляде я видел искренне переживание. За нас или со свою жизнь, или за весь мир сразу, как это обычно происходит в русской душе.

– Кстати, а кладбище в той стороне? – как бы невзначай вспомнил Костомаров и махнул рукой вглубь чащи.

–Ага, – настороженно ответил Архип. – Только не шли б вы туда, Аристархич.

– Как получится, – снова сказал доктор, вытащил из своего мешка недопитую бутылку с настойкой и вручил ее Архипу. – Бывай, мил человек. Даст Бог – свидимся.

– И вас храни Господь, – искренне пожелал Архип.

Выдвинулись в направлении куда Костомаров махал рукой. Мы шли на кладбище. Позади оставалась деревня Заболотное со своим хранителем Архипом, которого я больше не видел, но не раз вспоминал.

Снова пружинистая почва под ногами, маячащий в периферийном зрении доктор с посохом, словно мудрый старец со своим учеником. Я поймал себя на мысли, что в чем-то так и есть и мысленно же усмехнулся. Вообще, мое внутреннее состояние было лучше внешнего. Мы брели сквозь волглый густой воздух, вокруг жужжала еще не ушедшая в спячку мошкара, недовольная химическими познаниями Костомарова, создавшего отпугивающее средство. Repellent. По-русски, интересно, как называется?

Я осознал, что устал. Устал за все эти дни прогулок, беготни, калейдоскопа событий и вечно роящихся в голове мыслей. Азарт, защита моего сознания со дня, когда я решился на поездку в Россию, таял, обнажая суровую реальность. Организму надоело питаться консервами и вяленым мясом, которым угощал доктор. Тело мечтало о горячей ванне, глаза хотели видеть автомобили, магазины и людей. Хотя в Америке сейчас возле магазинов гораздо больше озлобленных безработицей людей, чем счастливых покупателей. Еще эти деревья, бесконечный лес. Куда ни глянь, в землю натыканы стволы, словно идешь внутри гигантской щетки для волос. Костомаров ни разу не просил об отдыхе, но когда я видел, что он замедляется, то останавливался, без лишних вопросов и комментариев. Небо грозно порыкивало на нас, чтобы мы побыстрее убирались с его взора. Корней Аристархович исподлобья поглядывал на бегущие за горизонт облака.

– Думаю стоит поискать какое-то убежище, – выдал он наконец, после очередного обмена взглядами с тучами.

– Есть вероятность попасть под дождь?

Док кивнул:

– Поищем укромное местечко. Промокнуть очень нежелательно, как и отсыреть. Попробуем разместиться под крупным деревом. Возможно, придется развести костер. Прошлой ночью было холодно, но по крайней мере не так мокро.

Это, пускай и предостережение, немного разбавило мое угнетенное настроение. Я нашел раскидистый дуб и удовлетворительный кивок Костомарова был прекрасной наградой моему самомнению. В рюкзаке нашелся кусок тонкого брезента, купленный мною и потом забытый. Док срубил несколько хороших шестов и я, вспоминая картинки из брошюр, натянул ткань под углом, создавая переднюю стену нашего импровизированного шалаша. Также моей задачей стало притаскивание запаса дров к костру, который готовил к быстрому воспламенению Костомаров.

Мы закончили очень вовремя, так как на лицо прилетело несколько капель, звук ветра изменился, словно на небе включили повышенные обороты на вентиляторе. Вещи были уложены поближе к мощному стволу дуба, на него же оперлись наши спины, когда дождь наконец-то пролился. Первое время мне все очень нравилось: с шумом с неба падали струи воды, обновляя лесные краски, журча где-то в траве. Ловко разожженный Костомаровым огонь включил первобытные инстинкты – было очень уютно, словно я сидел в мягком кресле на нашей домашней веранде, а не под многолетним деревом в середине огромного лесного мира. Я не смог удержаться и сфотографировал доктора, сидящего у костра. В этой композиции была какая-то природная мощь.

Вместе с Корнеем Аристарховичем мы сварили некое подобие супа, кинув в котел быстрорастворимый порошок с какими-то щепками, привезенный мною (и обещавший, если закрыть глаза, вкус домашней стряпни) и немного сушеных ингредиентов за авторством доктора. Было вкусно. То ли реклама не врала, то ли хитрый производитель представлял себе условия, в которых человек будет питаться отходами с лесопилки в красивом пакете, и они покажутся ему шедевром.

– Я думаю, нам стоит устроить дежурство у костра, – сказал док после нашего неторопливого ужина. – Дождь все еще идет и тепло нам очень важно.

– Хорошая идея, – откликнулся я. – Если хотите, то давайте я первый, а Вы отдохните сколько вам нужно.

– А я как раз предлагаю обратное, – запротестовал Корней Аристархович. – Вы и так выполнили немало работы. И, не сочтите за насмешку, вам ведь такой туризм в новинку.

Странно, наверное, смотрелись два человека не самого свежего вида, интеллигентно спорящих возле костра.

– Хорошо, док, уговорили, – мне и вправду очень хотелось поваляться. – Но я вам передам оружие.

Брови доктора поползли вверх.

– Против сна, – с улыбкой уточнил я и потянулся за рюкзаком. – Вот держите. Кофе. Колумбийский. С сахаром. А вот еще кстати и сливки есть.

Костомаров медленно взял блестящие пакетики, поднес их к лицу, внимательно рассматривая, словно что-то невиданное.

– Знаете Митт, – проговорил он, продолжая гипнотизировать сублимированный напиток. – Когда я учился в университете и сразу после выпуска, я любил ходить в одну кофейню на Адмиралтейской. Там были огромные окна и высокие стулья. Сидишь и смотришь как течет поток людей. Кто-то посмотрит на тебя, такого важного господина, а ты тут же прикидываешься таким независимым, таким невозмутимым и серьезным. Ты буквально внедряешься в мысли этого поглазевшего на тебя человека, видишь себя со стороны и хочется выглядеть эффектно.

Сегодня в его, или даже своих, глазах ты задумчивый господин, погруженный в свои думы, завтра – уставший матерый доктор, проведший десяток операций, пришедший глотнуть вместе с кофием уличного воздуха. В третий день – веселый беззаботный парень, немного растрепанный, изящно, само собой растрепанный, по последней моде и с огоньком в глазах. Поэт может или писатель. И вот я всегда заказывал кофе по-турецки. Его подавали в маленьких таких чашечках, на пару глотков. Брал бывало и пирожные, но съедал их как-то опасливо что ли. Ведь если я буду делать это явно, то рассыплется мой идеальный образ серьезного господина. Серьезный господин он аккуратно держит чашку указательным и большим пальцем или же крутит ее в задумчивости перед собой, в крайнем случае обнимает ладонями, задумавшись. Самое интересное в том, что я любил чай гораздо больше кофе, но, когда подходил официант с напомаженными волосами и некой надменностью во взгляде, мой язык помимо воли заказывал кофе. Заказывал свой образ.