Она была хорошо осведомлена. Неужели Сережу действительно убила эта сумасшедшая в шляпке?

— Так что будет-то? Если ее так оберегают из-за папы…

— Говорят, он заплатил кому надо, чтобы ее не трогали.

— Хорошо, если все так, как ты говоришь, значит, факты будут подтасовывать и улики подкинут кому-то невиновному?

— Ну и что? Найдут какого-нибудь отморозка, маньяка, и повесят на него это убийство!

— Какие улики? Тебе что-нибудь известно?

— Слушайте, девчонки, дайте мне водички минеральной, ледяной…

Катя достала из холодильника воду, лед, приготовила напиток. Саша залпом осушила стакан.

— Улики? Конечно. Пуговицы золотые, одну можно подкинуть кому нужно. Еще какие-то фотографии, где ты с Сережей, на них отпечатки пальцев. А что за снимки, ты сама-то видела?

— Какой-то идиот снял нас с Сергеем в постели, — растерянно пробормотала я, боясь услышать от Саши настоящую правду об изображенном на фотографиях мужчине.

— Это еще зачем?

— Знать бы, — пожала я плечами. — Саша, а зачем ты мне все это рассказываешь?

— Понимаешь, Сережу не вернуть, а сажать в тюрьму больную девочку…

Я смотрела на нее и пыталась понять, на чьей она стороне. Вроде бы так любила Сережу, боготворила.

Саша глубоко затянулась сигаретным дымом, откинулась на спинку стула, закинула ногу на ногу и окинула нас с Катей долгим задумчивым взглядом.

— Девочки, я знаю, что вы подружки, просто-таки закадычные подружки, а потому тебе, Катерина, лучше других известно все, что происходило в семье Наташи.

— Это ты к чему? — Ни один мускул не дрогнул на Катином лице. Но все мы почувствовали какое-то напряжение. У меня даже живот свело.

— Да к тому, девочки, что Сережа был настоящей тварью.

В кухне стало очень тихо. И если бы не шум работающего кондиционера, я бы почувствовала себя в вакууме.

— Саша, что с тобой? — я наконец взяла себя в руки. — Что он тебе-то сделал?

— Да ничего не сделал, просто спал со мной за деньги, за проекты… Как проститутка!

Вот и не верь в такие чудовищные совпадения! Я только что думала о моем муже как о проститутке, это слово буквально вертелось у меня на языке, и тут вдруг появляется Саша, из Лондона, чтобы выговорить это слово! Чтобы пригвоздить имя актера Сергея Голта к позорному столбу!

— Понимаю, понимаю, о чем вы сейчас подумали! Да, я тоже, быть может, тварь, раз поступила так отвратительно по отношению к тебе, Наташа, но он же все равно не принадлежал тебе! Вы правильно думаете обо мне: я покупала его, как вещь! Но ведь и ты тоже, Наташа, покупала его, вернее, купила даже, а он все равно не оценил этого. Пожалуйста, не надо на меня злиться, я не хочу попасть в число твоих врагов, быть может даже, я когда-нибудь тебе пригожусь и говорю тебе все это сейчас из гуманных чувств. Да, спал со мной, но превозмогая отвращение. Понимаешь? Вы только посмотрите на меня: кожа и кости, это вы еще не видели меня раздетой. Не жалей, что его убили, Наташа. Вот правда, абстрагируйся и постарайся принять это как благо. Ты теперь свободна, понимаешь? Да что там, если бы меня так унижали изменами, я сама бы давно заказала такого мужа. Боюсь, что ты запустишь в меня чем-нибудь тяжелым, но все равно скажу: ты должна радоваться тому, что случилось! И, пожалуйста, оставь в покое эту Лизу, она так же, как и мы с тобой, попалась в его сети. Да только у нас еще остались работающие мозги, а у нее — нет. И пожалей ее отца, вот он-то уж точно не заслужил того, чтобы его имя трепали на каждом углу. Он — невероятный, понимаешь? Я знаю его сто лет, это человек искусства, он очень тонкий, глубокий… И несмотря на то, что он давно уже один (его жена Стелла умудрилась переспать со всеми его друзьями и врагами), все равно находит в себе силы жить в гармонии. Он пишет стихи, рисует, ну и, конечно, он страстный коллекционер, у него такие связи по всему миру!

Я не переставала поражаться тому, что в моей жизни в нужный (или совсем ненужный) момент вдруг появляется кто-то, кто раскрывает мне какие-то новые страницы жизни близких (и не совсем близких) мне людей. Вот как сейчас Саша. Словно отвечает мне на вопрос: а кто этот Воронков и с чем его едят? А то, что он с каждым произнесенным ею словом становился для меня все аппетитнее и аппетитнее, было несомненно.

Но я не знала, как мне относиться к тому, о чем она меня просила: оставить убийцу Голта безнаказанной.

— Саша, при чем здесь вообще Воронков? К чему эта реклама? Мне с ним что, детей крестить, что ли? Если известно, что его дочь убила Сергея, то ты серьезно полагаешь, что вся система правоохранительных органов в Москве будет работать на то, чтобы колесо расследования закрутилось в обратную сторону? Что улики, помеченные тонкими пальчиками этой странной девушки Лизы, будут подброшены каким-то упырям, за которыми все охотятся, да не знают, с чем накрыть? Это ли не бред? Может быть, тебе будет интересно узнать, что я не верю в то, что его застрелила Лиза!

Не могла я в доказательство того, что уверена в невиновности Лизы Воронковой, вот так взять и сдать саму себя! Мол, да ты знаешь, что Голта убили в моей гостиной! Что по всей квартире пух от простреленной подушки! Что в гардеробной и на первом этаже подъезда — кровь! Что консьержку Марину я сама лично отправила на Павелецкий вокзал с каким-то чемоданом, чтобы только убрать ее с места готовящегося преступления. И что в Ковригине меня, быть может, и не было, и все это алиби, которое я сама себе придумала, является лишь частью хорошо продуманного плана.

— Саша, утихомирься уже, — тихо произнесла Катя, тоже закуривая. — Ты чего так давишь на нее? Не видишь, у нее сейчас сердце разорвется.

— Да я же хочу как лучше, чтобы ей легче было. Чтобы не убивалась так по своему муженьку.

— А ты думаешь, она только из-за этого переживать теперь станет? А то, что ты, ее подруга, оказывается, пользовалась ее мужем, как вещью, она должна вот сразу так переварить?

— Хотелось иногда просто погладить его, как красивого породистого щенка, — заскулила Саша. — Девчонки, а можно я здесь сегодня переночую? У вас водка есть?

— А может, тебе еще и цыган с песнями и плясками? — не выдержала я и вдруг почувствовала, как внутри меня кто-то начинает громко хохотать.

Хохот раздавался по всему дому, он звучал пространственным устрашающим звуком внутри меня, словно я была звонким португальским барабаном пандейро!

Все прекратилось, когда на этот хохот наложился хлесткий и сильный удар — пощечина, которая привела меня в чувство. Катя, отвесившая мне эту спасительную, «нашатырную» оплеуху, сама, видимо, испугалась и теперь смотрела на меня со страхом, как если бы она случайно снесла мне полголовы.

Все это было чрезмерно для меня: все эти измены, предательства, убийства, сумасшедшие девчонки, утонченные антиквары, молодящиеся старухи, продажные артисты, сердобольные, с тяжелой рукой, подруги.