Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это вы, преподобный, стремитесь к умозаключениям, – поправил мистер Икс. – Вы ударились в классификацию как человек, который складывает руки, чтобы на них надели кандалы. А я – тот, кто не верит в категорические распределения. Все, что вы говорите, истинно и в то же время – неистинно.
– Это невозможно, – простонал Кэрролл. – Нечто либо истинно, либо неистинно! Актер-андрогин из оксфордского Братства Гусеницы – это мужчина или женщина, как бы умело он ни изображал оба пола. Ничто не может являть собой одновременно и себя, и свою противоположность…
– Автору «Алисы» известно, что да, может, пускай даже это и неизвестно вам.
– Не говорите мне об этой книге! – возопил Кэрролл. – Я сыт ею по горло!
– Да, но она вам приснилась, с этого и началось путешествие, которое вы сейчас пытаетесь прервать.
– Прервать? Я не понимаю. – Это уже вклинилась я.
– Его преподобие передумал и теперь отказывается проходить через ментальный театр, – сообщил мистер Икс. – Он хочет собрать чемоданы и вернуться в Оксфорд.
– Но ведь…
Кэрролл начал постепенно успокаиваться уже при моем появлении в комнате; теперь, обращаясь ко мне, он окончательно пришел в себя. Он как будто наводил порядок в доме после того, как узнал, что должен принять нового, непредвиденного гостя.
– Мисс Мак-Кари, вы женщина очень умная и рассудительная. То, что говорю я, тоже вполне разумно. Сновидения. Кошмары. Цилиндры. Почему мы так много об этом разглагольствуем? Вместе они как будто что-то из себя представляют, но взятые по отдельности!..
– А еще Знак, не забудьте про Знак! – перебил мистер Икс.
– Знак, Знак! Да чем он отличается от всего остального?
– Тем, что он – не случайность, не тайна и не причина – следствие. Это трюк. А за трюками, ваше преподобие, стоит план, составленный человеческими существами.
– И из этого мы должны заключить, что… в Кларендоне произошло убийство? Это как заметить человека в цилиндре и заключить – только на этом основании, – что он преступник!
– Разумеется, это было бы глупостью, – вставила я. Кхм. Кхм.
– Вот видите? Мисс Мак-Кари рассуждает здраво.
– Так и есть, – согласился мой пациент. – А еще она полагает, что вам следует согласиться на этот ментальный театр, ваше преподобие. Как бы плохо ни прошло ваше первое собеседование с доктором Квикерингом.
Кэрролл побледнел. Заикание вернулось к нему, точно дрессированный пес.
– От-откуда вы знаете?..
– Элементарно: вчера за ужином вы сильно нервничали после собеседования. А сегодня вы объявляете, что готовы все бросить. Запишите это в раздел «Причина – следствие».
Кэрролла как будто укололи булавкой, и от этого он утратил весь свой пыл. И кажется, оскорбился.
– Да Квикеринг задавал мне совершенно неприемлемые вопросы!..
– Единственное, что я знаю про ментальный театр, – это что там исследуют человеческий рассудок. – Мистер Икс улыбнулся. – А по сравнению с этим наш кларендонский подвал – сама чистота, как кукольный домик. Готовьтесь к самым неприемлемым вопросам, ваше преподобие. Ах да, ведь теперь ваши чувства в полном беспорядке… Мисс Мак-Кари, не беспокойтесь, сегодня утром я не буду нуждаться в вашей помощи, в случае необходимости я позову служанок. А вы лучше отведите преподобного на небольшую прогулку. Он слишком взволнован. И постарайтесь убедить его преподобие, что, если он вернется в Оксфорд, уже через несколько дней он будет совершенно мертв. Смерть, конечно, успокаивает нервы, однако мне кажется, что его преподобие все-таки предпочтет лауданум.
– Я развлеку вас зрелищем пляжа, – пообещала я полушутя.
Я ощутила дуновение свободы, когда покинула Кларендон-Хаус, пропахший дымом и смертью, и оказалась возле моря. И все-таки было ясно, что лето уже закончилось. Утренний туман только недавно рассеялся, но на севере, если смотреть в сторону города, виднелось небо, затянутое темной пеленой. Холодный ветер срывал с набегающих волн клочки пены.
Мы двигались в сторону Крепости, я придерживала чепец. Фургоны купальщиков выглядели как-то необычно, на старинный манер. На проспекте Кларенс подвизался одинокий циркач, но представления на открытом воздухе (и скандальные, и пристойные, и поиск сокровища, и летние декламации) больше не проводились – не по недостатку актеров, готовых согласиться на такую работу, готовых даже обнажаться, принимая самые жесткие условия, – дело было в отсутствии публики.
Понятно, здесь Портсмут, а не Лондон, где ты во всякий день года увидишь сидящую на улице непристойность, которая вершит свое представленьице в ожидании монет. А здесь монетами и не пахло, поэтому не было даже сахарных людей.
Я на секунду задумалась, где сейчас может быть «Женщина, написанная японцем», но потом решила, что в такую-то погоду кто-нибудь ее наверняка изловил и забрал себе приз.
Молчание между нами разбухло до невероятных размеров (вероятно, потому, что Кэрролл ждал каких-то откровений от меня), так что мне пришлось заговорить первой:
– Вам удалось отдохнуть за ночь?
Я не осмелилась произнести слово «поспать». Но Кэрролл отнесся к моему вопросу вполне спокойно:
– Да, замечательно. Лауданум сделал свое дело. Мне приснился сон. – Теперь уже напряглась я, а Кэрролл улыбнулся: – Я видел своего отца в Чешире, он был жив и здоров. Мы, как в детстве, играли в загадки. Это было весело, – закончил Кэрролл. – А вы? Хорошо спали?
– Как сурок, – призналась я.
– Да, вчера день выдался изматывающий.
Я не стала развивать эту тему, да и Кэрролл тоже не настаивал: он ведь задал свой вопрос только из вежливости. Его удручало что-то другое.
Я понимала, что его тревога связана с расспросами Квикеринга. И сделала паузу.