Но тем не менее утро стояло чудесное, даже не верилось, и после недолгих колебаний я все-таки двинулся в сторону Фламанвиля.

К сожалению, прогулка по скалам не удалась. Хотя свет никогда еще не был столь прекрасным, воздух чистым и бодрящим, а зелень лугов такой яркой, никогда еще мерцание легких барашков в лучах солнца так не завораживало меня и никогда еще, мне кажется, я не был так несчастен. Я доехал до мыса Жобур, но мне стало только хуже, образ Кейт неизбежно должен был возникнуть в моем воображении, синее небо стало еще синее, свет еще хрустальнее, теперь это был настоящий северный свет, и сначала мне привиделся ее взгляд, обращенный на меня в парке Шверинского замка, ее понимающий, нежный взгляд, заранее меня простивший, а следом вернулись и другие воспоминания, о нашей прогулке, несколькими днями раньше, по дюнам Сённерборга, вот, точно, ее родители жили в Сённерборге, и в то утро свет там был точно такой же, как здесь сегодня; несколько минут, закрыв глаза, я просидел неподвижно за рулем своего «мерседеса G 350 TD», меня била странная мелкая дрожь, но я не плакал, видимо, у меня уже не осталось слез.

Около одиннадцати часов я поехал по направлению к Пон-л’Эвеку. Уже за два километра до въезда в город дорога была перегорожена тракторами, стоявшими прямо на проезжей части. Ряды тракторов тянулись до самого центра, их тут было несколько сотен, меня изумило отсутствие сил правопорядка, впрочем, фермеры пили пиво, расположившись на пикник неподалеку от своих машин, и выглядели довольно мирно. Я позвонил Эмерику на мобильный, но он не ответил, и я пошел дальше пешком, но вскоре мне стало очевидно, что в этой толпе я никогда его не найду. Возвратившись к машине, я развернулся и поехал по направлению к Пьерфит-ан-Ож, а затем свернул вбок, к холму, возвышавшемуся над пересечением дорог. Не прошло и двух минут с того момента, как я припарковался, как события начали стремительно развиваться. Небольшой отряд из десятка пикапов, среди которых я узнал «ниссан-навару» Эмерика, медленно двинулся по подъездному пути к повороту на А13. Последняя машина, слегка лавируя, еле успела проскочить под оглушительный вой клаксонов, после чего движение в сторону Парижа было остановлено. Они очень удачно выбрали место, перегородив дорогу в конце почти двухкилометрового прямого отрезка пути, видимость была превосходной, и у водителей было полно времени, чтобы затормозить. В полдень движение было еще свободным, но тем не менее пробка образовалась довольно быстро, раздалось еще несколько разрозненных гудков, и наконец все стихло.

Передовой отряд состоял из двадцати фермеров; восемь из них заняли позиции за своими пикапами, держа на прицеле автомобилистов, от первого ряда машин их отделяло метров пятьдесят. Эмерик стоял в центре со своим «шмайссером» наперевес. Он держался расслабленно и непринужденно и на моих глазах беспечно закурил косяк, насколько я понял, – впрочем, если мне не изменяет память, он ничего другого никогда и не курил. Франк, стоявший справа от него, нервничал, по-моему, гораздо больше, сжимая в руках обыкновенное, судя по всему, охотничье ружье. Остальные фермеры вынимали канистры с соляркой из пикапов, переносили их метров на пятьдесят назад и расставляли по всей ширине трассы.

Они практически закончили, когда вдалеке показался первый БТР спецназа. Их неторопливость стала позже предметом многочисленных пересудов; будучи очевидцем событий, могу сказать, что спецназу действительно было трудно сюда пробраться, автомобилисты (большая часть которых затормозила в последний момент, и многие столкнулись на шоссе) отчаянно гудели, но никак не могли сдвинуться с места; спецназовцам бы следовало вылезти из своих БТРов и пойти пешком, это было бы единственным верным решением, вот единственный справедливый упрек, который, мне кажется, можно было сделать командиру взвода.

Одновременно с прибытием спецназа на съезде с автострады, еле помещаясь на нем, появились два полевых гиганта – два комбайна, зерноуборочный и кормоуборочный; кабины машинистов возвышались в четырех метрах над землей. Они грузно припарковались среди канистр, всерьез и надолго; водители спрыгнули вниз и присоединились к своим товарищам; я уже понял, каковы были их намерения, но отказывался в это верить. Чтобы получить подобную технику, им наверняка пришлось обратиться в КАС, Кооператив по аренде сельхозоборудования, скорее всего, в отделение департамента Кальвадос; я вспомнил их помещения неподалеку от РДСЛ и даже лицо дежурной (старой, несчастной разведенной бабы, которой никак не удавалось совсем поставить крест на сексе, что приводило порой к весьма плачевным инцидентам) на мгновение всплыло у меня в воображении. Чтобы получить напрокат комбайны (интересно, какую они лапшу им на уши навешали, сезон силосования давно прошел, не говоря уже об уборке урожая), они должны были, по крайней мере, показать удостоверения личности, иначе никак, эти машины стоили несколько сотен тысяч евро, и они несли за них уголовную ответственность, теперь им не выкрутиться, этот номер у них не пройдет, они вступили на тупиковый путь, а в конце его суицид, вопрос закрыт, brother?

Дальнейшие события развивались с потрясающей скоростью, словно тщательно отрепетированная удачная сцена; как только оба водителя присоединились к остальным, рыжеволосый амбал (мне показалось, что я узнал Барнабе, с которым недавно познакомился у Эмерика) вытащил с заднего сиденья своего пикапа ракетницу и, не торопясь, зарядил ее.

Он выпустил две ракеты прямо в топливные баки комбайнов. Те мгновенно вспыхнули, и два гигантских столба пламени ринулись в небо, слились там воедино, выпустив вверх огромное черное облако дыма, поистине дантовское, я никогда бы не подумал, что от солярки может идти такой черный дым. Именно в течение этих нескольких секунд были сняты кадры, напечатанные потом во всех газетах мира, – и в частности, фотография Эмерика, обошедшая множество первых полос от «Коррьере делла сера» до «Нью-Йорк таймс». Во-первых, он был потрясающе хорош собой, его отечное лицо волшебным образом разгладилось, но главное, он выглядел совершенно спокойно, чуть ли не радостно, его длинные светлые волосы развевались на ветру, который внезапно подул именно в эту минуту; как всегда, у него с губ свисал косяк, он стоял, уперев в бедро свой «шмайссер», чуть приподняв его; на заднем плане разворачивалась картина, наводящая вселенский, метафизический ужас, на фоне черного дыма корчился столб пламени; в это мгновение Эмерик казался счастливым, ну почти счастливым, во всяком случае, он казался человеком на своем месте, а главное, его взгляд и расслабленная поза выдавали совершенно невероятную дерзость, он воплощал один из вечных образов мятежника, поэтому столько новостников по всему миру выбрали эту картинку. А еще – и вряд ли это понял кто-то, кроме меня, – это был тот Эмерик, которого я всегда знал, хороший мужик, мягкий по натуре и даже добрый, он просто хотел жить счастливо, но слишком увлекся своей фермерской мечтой, построенной на разумных объемах производства и качестве продукции, а еще мечтой о Сесиль, а Сесиль оказалась просто жирной сукой, помешанной на лондонской тусовке и своем пианисте, да и Евросоюз тоже оказался жирной сукой, придумал молочные квоты, Эмерик, конечно, не ожидал, что все так повернется.

Тем не менее я не понимаю, никак не могу понять, почему все так повернулось, в его распоряжении были еще разные удобоваримые жизненные схемы, я не думаю, что сильно переборщил с пресловутой молдаванкой, это даже не противоречило «Жокей-клубу», ведь должна же существовать и молдавская аристократия, где только не водятся аристократы, одним словом, мы уж худо-бедно накропали бы с ним сценарий, но дело в том, что Эмерик внезапно поднял автомат, недвусмысленно прицелился и двинулся вперед, навстречу шеренге полицейских.