к разведке небольшими группами на фронте и к отражению попыток развод частей противника проникнуть к переднему краю обороны. Одновременно с этим части, по окончании весенней распутицы, приступили к усиленному строительству оборонительных с сооружений, развернув одновременно боевую и политическую подготовку».

Маняша перечитывала письмо от мужа снова и снова, так что на местах сгибов даже бумага протерлась. Но она продолжала носить его с собой всюду, куда бы ни шла, и дома частенько сидела, держа в руках и задумчиво глядя в окно. Словно предчувствовала что-то. У неё всегда интуиция была очень сильной. В детстве однажды проснулась с криком: увидела во сне, как за тысячу вёрст, где в северном посёлке жила дальняя родня, сгорел дом. Большой деревянный сруб, построенный, казалось, на века.

Внутри был мальчик по имени Саша – двоюродный племянник Марии. Уродился он умственно отсталым, но очень добрым и улыбчивым. Всякий раз, оставляя его дома одного до вечера, родители запирали окна и двери, чтоб не выбрался и не потерялся в лесу, растущем буквально в полусотне метров от деревни. И надо же было такому случиться, что из крошечной лампадки, горящей в красном углу, вылетела крошечная искорка и упала прямо на лежащую на столе газету.

Пожар заметили соседи, кое-как справились. Дом выгорел изнутри подчистую, а закрытые окна и двери помогли ему не превратиться в обугленные головёшки. Только вот бедный Саша там и задохнулся. Нашли его среди черноты. Он мирно спал, подложив ладонь под голову. Но обо всем этом Мария узнала из своего сна, который смотрела, словно картинки в книжке. И как проснулась, сразу обо всем матери рассказала.

Та села писать письмо родне. Мол, был такой сон у дочери. Как вы поживаете? Всё ли благополучно? И когда те прислали ответ, и мать, и дочь ахнули: всё как приснилось девочке, так и случилось. С тех пор Маняша поняла: есть у неё дар предвидения. Пусть не такой сильный, как у святых старцев, но все-таки. Вот и теперь, сидя у окна с письмом Алексея, она чувствовала: грядёт что-то нехорошее.

Вещее женское сердце не обмануло: через три месяца мрачный старичок-почтальон принес на мужа похоронку. В ней говорилось, что Алексей Степанович Дандуков, рядовой стрелок 68 отдельного батальона местных строительных войск, 19 апреля 1942 года скончался в эвакуационном госпитале от тифа и похоронен на кладбище в Сталинграде. Как так получилось, что эта проклятая болезнь, унесшая во время Гражданской войны сотни тысяч жизней, но пощадившая тогда Алексея, теперь его догнала, – кто ж ведает?

Если бы знала Маняша, в каких жутких условиях приходилось служить нашим защитникам на фронте! Зимой –¬ лютые морозы, весной и осенью – непролазная грязь, липнущая к обуви многопудовыми гирями, а ещё бесконечные дожди, от которых не скрыться. И приходится спать в полузатопленном окопе, ощущая себя земноводным. Летом – пекло, пыль, отсутствие нормальной воды, и пить порой приходится прямо из какой-нибудь протухшей речки.

Не только вражеские пули и снаряды косили наших бойцов. Но и болезни. Обо всем этом Маняша только догадываться могла. Но не представляла, каково это – день и ночь, сутками, неделями, месяцами напролёт каждый день выживать в кромешному аду под названием передовая.

Получив печальное известие, Маняша долго плакала вместе с дочерями. Так они и сидели втроем в комнате, той самой, где раньше собирались всей семьей. И стул, на котором всегда сидел только Алексей Степанович, по-прежнему никто не думал занимать. Это место словно навсегда осталось за ним закрепленным. Так создавалось ощущение, словно он не умер, а куда-то уехал и обязательно вернется.

Через несколько дней Лёля сообщила матери и сестре, что бросила учебу в училище и записалась на курсы санинструкторов.

– Зачем, Лёля? – спросила Маняша. – Ты ведь и так собиралась медиком стать.

– Мама, это слишком долго! Мне ещё три года учиться. За это время война кончится, а я так и буду за партой сидеть. Ну уж нет! Я хочу отомстить фашистам за папу!

Маняша только неодобрительно покачала головой, но говорить ничего не стала. Разве убедишь эту упрямицу? Она если что втемяшит себе в голову, так оттуда ничем не вытравить.

– И как ты мстить собралась? – поинтересовалась Валя.

– На фронт пойду! – заявила Лёля. – Раненых спасать. Вот если бы нашего отца кто-нибудь раньше отправил в госпиталь, он бы наверняка выжил!

– Может, обстановка была такая, что пришлось ждать? Бомбёжка, например или артиллерийский обстрел, не думала? – всё так же чуть иронично спросила старшая сестра. Она всегда начинала юморить над младшей, когда видела у той эмоциональные порывы. То она с парашютом прыгать собиралась, то Ворошиловским стрелком стать, а то однажды целую тираду выдала о том, что люди, которые женятся во время войны, – враги народа. Мол, Родину надо защищать, а не о себе думать.

На всё это Валя реагировала шутками, как и теперь. Хотя на душе скребли кошки: Лёля, она ведь такая маленькая и хрупкая, её же убьют в первом бою. Но иначе старшая сестра не могла. Это был её способ чуточку отодвинуть от себя грубые и порой жестокие реалии жизни.

– Захотели – спасли бы! – безапелляционно заявила Лёля. – Вот когда я буду вытаскивать раненых с поля боя, у меня ни один не погибнет! Клянусь!

– Как же ты собираешься их выносить, такая кроха? – спросила Валя.

– Сама ты кроха! – взвилась Лёля. – Мама, скажи ты ей! Чего она дразнится!

– Валя, в самом деле, что ты над ней подшучиваешь, – с улыбкой сказала Мария, потому что в гневе младшая дочь напоминала нахохлившегося воробышка.

– Я с ними серьезно, а они! – окончательно возмутившись, вспыхнула Лёля и, схватив сумочку, выскочила в сени. Там, быстро одевшись, выбежала на улицу. Только слышно было, как хрустит снег под её валенками.

– Умчалась, – сказала Валя, глядя на сестру в окно. – К своему, наверное, поскакала, стрекоза.

– Валя, а ведь её убьют, – вдруг тихо-тихо произнесла Маняша, и у Вали сердце замерло.

– Мама, что ты такое говоришь?! – она резко обернулась.

– Не знаю, – пожала плечами женщина. – Вот когда она сказала, что на фронт собралась, у меня будто внутри что-то оборвалось. Какая-то ниточка.

– Мамочка, ну что ты, в самом деле, – Валя подошла и, обняв Маняшу, ласково погладила её по голове. – Всё будет к ней хорошо. Она упрямая, взбалмошная девчонка,