Наряду с перспективой умереть была и другая перспектива – выжить. И в таком случае моя жизнь и дальше будет перемежаться этими кошмарными эпизодами. Они станут вырывать меня из жизни, отдалять от работы, от друзей, от Кейтлин. С каждым приступом я все ближе буду подходить к могиле. Если я перестану искать выход, меня ждет агония.

Именно поэтому я не прекращал думать о решении.

Откровенно говоря, я догадывался, что все повторится. Рак печени казался маловероятной причиной болезни, а мои исследования за последний год указывали на то, что получаемая мной терапия не в состоянии предотвратить рецидив. К счастью, ежемесячные анализы крови и новое восприятие iMCD принесли пользу. Кроме того, теперь я мог проконсультироваться с коллегами и учеными, входящими в организованную мной международную сеть. История с раком печени стала последней каплей и показала, что я в состоянии взять лечение в свои руки. Я перестал полагаться на врачей и надеяться, что они окажутся правы. Я говорю это без злорадства – не их вина, что они знали так мало. Пришла пора начать командовать собственным лечением – так же, как в четвертом овертайме я решил преобразовать сферу исследований. Я не допускал и мысли, что могу расклеиться и снова стать каким-то объектом, просто организмом, вдобавок плохо функционирующим.

Меня валила с ног сокрушительная усталость (уже в который раз) и мучила органная недостаточность, но я все равно взялся за дело – насколько был способен. Я попросил отпуск в школе бизнеса, но полученные там знания оставались при мне. Свой режим лечения я назвал «предпринимательским». Грант и Данкан – мои друзья и новоиспеченные врачи – тоже проходили программу MBA в Уортоне. Мы часами разговаривали по телефону, обсуждали планы наступления, сценарии, данные, возможные методы лечения. Грант тогда особенно помог. Он имел граничащую с одержимостью привычку. Всякий раз, когда кто-то говорил «нельзя», он спрашивал: «А почему?» Серьезно. Каждый раз. Почти в любой ситуации. И это не ребяческий, дерзкий ответ, а совсем наоборот – врожденный, постоянный скепсис по отношению к статус-кво, ненасытная жажда найти решение. Настоящее решение.

У нас сложилось довольно динамичное трио: я со своим новым отношением, Грант, не благоговеющий перед авторитетами, и Данкан, придерживавшийся кредо «что угодно ради друга». Мы поклялись, что тщательно рассмотрим все – буквально все – варианты лечения. Не доверяя расхожим представлениям. Нас не заботило, традиционный понадобится подход или нетрадиционный. Сейчас мне приходит в голову легенда об Александре Великом и гордиевом узле. Согласно ей, оракул предсказал: тому, кто сумеет распутать этот сложный узел, суждено будет стать правителем Азии. Бесчисленное множество людей безуспешно бились над разгадкой, а потом пришел Александр Македонский, выхватил меч и разрубил узел пополам. Проблема была решена. Пророчество сбылось.

Вооруженные коллективным духом борьбы, мы принимали во внимание все препараты, которые когда-либо одобрило FDA – независимо от показаний. Лекарство могло быть от рака или от запора, нацелено на паразитов или на рецептор для уменьшения изжоги – вопрос стоял в том, на что еще оно способно. Не окажется ли оно для меня той самой волшебной пулей?

Если мы придем к выводу, что какое-то лекарство может помочь, мы его добудем. Хорошо иметь медицинское образование и целую сеть врачей и ученых в списке контактов.

В каком-то смысле это был удачный момент. Находясь в состоянии ремиссии, я мог пробовать всевозможные виды лечения – что только заблагорассудится, – но лишь рецидив (или его отсутствие) покажет, сработали они или нет. Только во время рецидива появляются подходящие условия для проверки. Когда органы начинают отказывать, можно применить новое лекарство и очень быстро увидеть, улучшается ли их функция – то есть действует ли препарат.

Было очевидно: времени у меня немного и окно возможностей небольшое. При неэффективной терапии я умру. Так что следовало предусмотреть аварийный вариант. Если новое лекарство не подействует достаточно быстро, надо успеть ухватиться за последний шанс – применить химиотерапевтический коктейль.

Прежде всего, однако, требовалось выявить несколько потенциальных мишеней для лекарства: определенные типы клеток, сигнальные пути и белки, уровень которых во время эпизодов болезни ненормально повышен или снижен. Такие изменения могут указывать на их критическую важность в развитии заболевания. Инновационные методы лечения рака молочной железы – хороший пример возможностей, открытых таким подходом. В этой области сделано два мощных прорыва. На поверхности клеток опухоли были обнаружены два белка: HER2 и эстрогеновый рецептор. Когда стало ясно, что в некоторых случаях они играют существенную роль в выживании раковых клеток, ученые разработали высокоэффективные препараты для пациентов, у которых наблюдается выраженный избыток этих белков. Аналогичные «мишени» мы искали для iMCD. К сожалению, существовал целый ряд препятствий. Возможных кандидатов было великое множество. Сотни различных типов клеток, поверхность которых похожа на лес из тысяч белков; внутри клетки – еще многие тысячи белков, соединенные друг с другом бесчисленными связями. Все это может оказаться искомой мишенью, и исследование каждого типа клетки, не говоря уже о белках, способно идти годами.

Тем не менее мы опирались на то, что имели в своем распоряжении. Среди данных, собираемых для статьи в Blood, я искал возможные мишени: типы клеток, сигнальные пути, белки. Затем мы просматривали информационные базы в поисках уже существующих и одобренных препаратов, воздействующих на эти мишени, – независимо от того, для лечения какой болезни они предназначены.

Мы учитывали и другие критерии. Например, отсеивали препараты, эффект которых проявляется медленно. В идеальных условиях надо было бы провести масштабное исследование: привлечь много участников, случайным образом назначить им один из этих препаратов и по результатам выявить наилучший вариант. Однако мы не могли позволить себе такую роскошь. Пациент у нас имелся всего один, лекарств – множество, а информации очень мало. Пришлось составить график приема препаратов таким образом, чтобы их действие не накладывалось друг на друга и не затрудняло интерпретацию эффективности. При принятии решения следовало учесть и вероятность успеха. Фактических данных об эффективности препаратов при iMCD у нас не имелось, так что мы ограничивались лишь догадками.

Наконец, необходимо было помнить и о побочных эффектах. Если ты знаешь, что лекарство должно сработать, со многим можно смириться. Но если результативность его под вопросом, лучше свести потенциальные проблемы к минимуму – они могут привести к смерти.

Мне отчаянно хотелось получить четкий план лечения. Это так здорово, когда у твоего врача есть ответы и нет вопросов! Односторонние решения иногда воспринимаются как проявление неуважения, но в кабинете врача все иначе. Скорость и уверенность успокаивают. Быстрота означает, что доктор уже тысячу раз видел такую ситуацию, точно знает, что делать, и все будет хорошо. Можно посмотреть на висящие на стене дипломы – доказательство того, что решение окажется обоснованным. Можно ободрить себя историями успеха: медсестры расскажут о пациентах, которых удалось вытащить с того света. Можно верить, что тебя направила к этому доктору какая-то высшая сила – и не просто так, а чтобы ты выздоровел. Можно молиться, чтобы врача осенило и он сделал правильный выбор.