Его так вымотало объяснять Крис, что порой кофе — это просто кофе, а его ночной звонок — просто звонок. Потому что был плохой день и ему было очень одиноко. Ему и правда очень одиноко: у него нет близких, он поссорился с ними много лет назад, нет друзей — он боялся их заводить, нет даже приятелей, с которыми можно было выпить по стакану пива и поболтать, потому что он новый человек на новом месте. На тот момент у него была только Крис — ей он и позвонил.

Он рад, что она приехала, и бесконечно благодарен за то, что навестила его родителей — дороже подарка, чем фотографии, что она привезла, ему ещё не дарили. Фотографии, что доказывали: Влад Горчаков жив. Но между Савой с Крис ничего не изменилось. Они больше не пара.

Она плакала — он извинялся.

Она обвиняла его в бездушии — он соглашался.

Она кричала, что он эгоист — он молчал.

Он устал от этой женщины за несколько часов больше, чем за все те месяцы, что они были вместе. И не понимал, как он вообще её однажды выбрал — она не понимала его от слова «совсем».

— У тебя кто-то есть, да?

— Да, — устав сидеть со смиренно опущенной головой, Сава встал. — Девушка, которую я люблю. Ты её видела. Это Эвита.

Она опешила. Наверное, даже была в шоке. Но Саве было всё равно.

— Но так же не бывает, — качала Крис головой, не веря. — Сколько вы знакомы? Неделю? Две?

— Я не считал.

— Ты это говоришь сейчас мне на зло, да? За то, что я отказалась выходить замуж за убийцу?

Господи, дайте мне пистолет! В этот момент он хотел стать убийцей и заткнуть её любым способом. Только был не уверен: застрелить или застрелиться.

— Я говорю тебе это, потому что это правда. И ты не могла бы сделать хуже, чем сделала, прилетев с кольцом на пальце и благими намерениями спасти меня от тюрьмы и начать всё сначала.

— Прости, — трясущимися руками сняла она кольцо и положила перед ним на стол.

Когда он уходил, оно так и лежало на столе.

Серый город встретил его таким же серым утром. Угрюмо кутаясь в поднятый воротник, он шёл пешком и чувствовал себя Раскольниковым, которому сказали, что старушка жива. Обе старушки. Что она только притворилась мёртвой, а он… на каторгу, в острог.

Почти пятнадцать лет жизни. Это было странное ощущение, но Саве казалось, что он отсидел и вышел. И вот идёт искупивший, освобождённый… Что? Кем?

Чувство горькой досады жгло грудь. Пол жизни в страхе, в одиночестве, с чувством вины и всё… зря. И от этой «зряшности», бесполезности, бессмысленности его страданий и было горше всего.

Он даже не разделся. Как был, так и упал на кровать. Ткнулся носом в её подушку. Вдохнул её запах. И заснул.

Сава знал, что проспал на работу. Но, как никогда, ему было всё равно.

Он даже не посмотрел на часы во сколько встал. Не спеша принял душ. Никуда не торопясь, пожарил себе яичницу. С кружкой кофе вышел на балкон.

— Только не отпускай, — шептала она.

— Ни за что, — ответил Сава.

И отпустил.

Он знал, что у него сел телефон, но не поставил его на зарядку. Не включил.

Вчера он ещё пытался что-то исправить — раз пять звонил Астахову. Но то ли тот поставил его в чёрный список, то ли просто не брал трубку.

Сегодня Сава даже не пытался.

Пусть его уволят. Пусть выгонят с позором. Пусть обвинят в чём угодно.

Всё равно.

Он выучил урок и записал их с Кирой разговор, но устал оправдываться. И не собирался больше никому ничего доказывать.

В дверь позвонили. Сердце стукнулось в рёбра: она?

— Возьми, милай, — протягивала ему вчерашняя старушка-соседка его пакет. — Через порог-то нельзя, — шагнула внутрь. — Пригодится. Чего ж хорошее выбрасывать.

— Спасибо вам, — кивнул Сава, забирая продукты.

— У тебя случилось чего? — спросила она участливо.

— Да, так. Пустое, — отмахнулся он. — На работе неприятности.

— Бывает, — понимающе кивнула пожилая женщина и не стала навязываться. Потянула за поводок вертлявую собачонку и пошла вниз по лестнице.

Сава закрыл дверь. На душе стало ещё горче.

Может, он и любил этот город, но этот город не любил его.

Савелий бросил на кровать чемодан и стал собирать вещи.

Просто кидал со всех углов комнаты, где находил.

Пока не дошёл до свитера, который она надевала. Рука дрогнула, свитер упал на пол.

Сава нагнулся, чтобы его поднять, но ему словно не хватило сил. Он сел с ним рядом. А потом совсем по-детски лёг, зарывшись в него лицом.

Время отсчитывало секунды, минуты, а, может, столетия — он не знал сколько так пролежал. Вдыхая её запах. Не шевелясь. Ни о чём не думая.

Открыл глаза. На полу лежали тени. Солнце развернулось и стало клониться к закату. Под кроватью, в косом прямоугольнике света лежал листок.

Даже не лист, салфетка.

«На тебя можно смотреть бесконечно.

Как жаль, что мне пора.

Не скучай! Целую. Позвони»

Она не сбежала, торопясь оставить в прошлом эту ночь. Она ушла, но не молча, оставив его в неведении. Она оставила ему записку.

Целую. Позвони…

Сава посчитал. Четырнадцать слов. Словно по слову на год жизни.

Четырнадцать слов, что вдруг изменили его жизнь, когда ничто не предвещало.

Четырнадцать слов, после которых снова захотелось жить.

Четырнадцать слов, написанных её рукой.

— И откуда это вы обе? — окликнула нас со Стрелецкой, уже повернувших от лифтов в общий зал, Царица-мать. Спустя три часа, с того момента как мы ушли. — Астахова, где набросок статьи? Стрелецкая, где список вопросов для психолога?

— Э-э-э, так в общем чате, как всегда… — ответила Дарья Дмитриевна. — Обсуждаем, что спросить.

— Ясно, а что по Савелию Демидову? — повернулась она ко мне. — Где заявка на фотосессию? Размер обуви? Общая концепция съёмки? Или опять всё будем делать в последний день?

— Елизавета Михайловна, всё уже у стилиста. И черновик статьи у вас на почте, — не стала я предвосхищать, что статья вовсе не о Савелии. Сюрприз будет. Очень хотелось посмотреть на её лицо, когда главный редактор прибежит с распечатанной статьёй.

— Тот, что я прочитала в понедельник? Нет, эта статья мне совсем не понравилась. Пишешь о сыне великой династии даже не как о птенце, выпавшем из гнезда, а как о куске сыра, выпавшем у вороны изо рта, — расходилась она. Что-то явно за те часы, пока нас не было, её разозлило, но спрашивать было всё равно что прикладывать к щеке утюг проверить нагрелся ли он.