Внезапно огонь погас, будто задул его кто-то, и до «цифры десять» я пробирался в кромешной темноте. Завесу мрака удалось поднять с помощью нового факела. Десятки фигур обступили меня внезапно, закружили в своем хороводе, вдоль красных стен. Я оказался в центре мистерии, в центре таинства. «Время и место», – сказал бог Дионис. И к нему подвели Ариадну. Вот история бедной женщины: Тесей обманул Ариадну. Бросил на острове Диа, как собаку, по дороге на свою замечательную родину. Греция ликовала, приветствуя героя. Ариадна подыхала без воды и пищи на безлюдном острове. «Что просишь ты взамен?» – спросил у Ариадны бог Дионис. «Смерти Тесея! Смерти его жене!» – затрубили крылатые архангелы. Но Ариадна просила раздвоения души. Бог Дионис рассмеялся: «Нечеловеческая месть!» Я взмахнул факелом, и фрески разлетелись по стенам. Ариадна начинала свое превращение. Я прижался губами к стене, чтобы почувствовать тепло Ариадны, но женщина исчезла. Через пару шагов я снова обнаружил ее на фреске, в образе добропорядочной матроны. Но Ариадна понеслась дальше и вновь застыла, как одалиска. Мой факел по-прежнему высвечивал только отдельные фрагменты росписи, и Ариадна, пользуясь этим, прыгала как козочка. Я следовал за ней – Ариадна кружила в безумном танце. Я бегал с факелом от стены к стене, то обладая Ариадной, то гонимый ею. То настигая ее, то теряя. Я сам раздваивался, учетверялся и видел, как Ариадна издевается надо мной. Тени от моей фигуры перемещались по всем четырем стенам одновременно. Это было невыносимо – чувствовать, как раздирает Ариадна меня на части, увлекает за собой в разные стороны. Я кружил вместе с нею, голый, в вакхическом трансе, постукивая кастаньетами. Я рыдал вместе с Ариадной, я нещадно хлестал кнутом по ее обнаженной спине. В конце концов, обессиленный, я рухнул на пол посреди зала…

Очнулся в полнейшей темноте. Ариадна оставила меня, и навсегда. «Цифра восемь» не складывалась с «цифрой одиннадцать». «Четверка» не хотела превращаться в «тройку». Я блуждал, натыкаясь на стены, и никак не мог выбраться без путеводной Ариадны, которая покинула меня навсегда… Я пропал…»

Женщин беги вертихвосток, манящих речей их не слушай.

Ум тебе женщина вскружит и живо амбары очистит.

Верит поистине вору ночному, кто женщине верит!

Гесиод. Труды и дни

Агриппина была моей женой.

Через пять лет супружеской жизни мы развелись. Сейчас мне исполнилось сорок четыре года. Некоторое время назад я женился во второй раз, и совершенно случайно, если можно назвать случайностью полное помешательство. Когда толстый, рыжий и, надо сказать, малосимпатичный человек встречает молодую интересную женщину, у него происходит помутнение рассудка. Он начинает думать, что представляет собой какую-то ценность, что ценность он феноменальная, если подобные девушки бросаются ему на шею. Реальность отодвигается на второй план, и в голове все время бренчат маракасы. «Оу-у, макарена!!!» Он исследует себя в зеркале и находит массу привлекательного: особую чуткость, своеобразный шарм и мужественные черты лица. Он находит у себя все что надо. Все, что может вскружить голову очаровательной девушке. Все, кроме денег. Конечно, деньги у него есть, но к личной привлекательности они не имеют никакого отношения. Ну при чем здесь разрисованные бумажки, если девушка любит его по-настоящему? Такое бывает. Бывает-бывает – один раз в жизни на земле, и этот счастливый билет достался ему. Случайно… В самый канун Рождества…

Настроение выдалось у меня в этот день препаршивейшее, вроде заморозка по всей поверхности тела. Я сидел в кафе и разогревался ликером, поглядывая на полиэтиленовый пакет, который следовало тащить домой. Две упаковки пива, охотничьи колбаски – что там было еще?.. Меня очень беспокоило, что ручки у пакета могут оборваться и тогда мне придется идти себе дальше с пакетом в обнимку и испытывать неудобства. После развода я оставил Агриппине квартиру на Палаточной улице и приобрел для себя новое жилище, тоже в центре, на Вацлавской площади. Теперь мне предстояло выйти из кафе и пройти метров двести в сторону музея, подняться на четвертый этаж – не знаю, не знаю, как этот маршрут понравится моему пакету. А еще по дороге я хотел прихватить копченую курицу с солеными огурчиками на ужин, и эта задача казалась мне совсем неразрешимой – как добраться до дома и не разодрать пакет. Одним словом, хозяйственные хлопоты одинокого холостяка.

Агриппину и Британика я посещал накануне. Праздничный подарок. Я топтался в прихожей, никак не решаясь раздеться и пройти в комнату или на кухню, ну хоть куда-нибудь, Агриппина нисколько мне не мешала. Она прислонилась спиной к стене и молча наблюдала, как я переваливаюсь с ноги на ногу. Подлец Британик на секунду выглянул из своей комнаты, что-то гавкнул и скрылся обратно. Он унаследовал от меня, кроме рыжих волос, самое гадкое, по мнению Агриппины, – страсть к античной литературе. Приличная библиотека на Палаточной продолжала пополняться. Я подкидывал Британику время от времени что-нибудь из новых переводов с латинского, и это был единственный повод для общения отца и сына. По правде говоря, мы особенно этим поводом не пользовались. Видимо, Корнелий Тацит заменил Британику близкого родственника со стороны отца. Помнится, один только раз Британик позвонил мне по телефону и спросил, чем отличается двухтомник Лукиана тридцать шестого года от нового издания Лукиана. «Ничем», – ответил я, и мы одновременно повесили телефонные трубки. На это Рождество я притащил Британику книгу Аммиана и… «павиана», как выразилась Агриппина. Она освободила меня от подарочных наборов и вручила взамен небольшую коробочку, перевязанную лентой. «Подтяжки или галстук», – подумал я, потому что Агриппина всегда дарила мне либо то, либо другое, дабы имелись под рукой веревки, на которых легко повеситься. «Спасибо», – поблагодарил я Агриппину. Размышляя, что бы еще такого сказать, я потоптался немного в прихожей, но, кроме «Счастливого Рождества!», все было давно между нами сказано. «И вам того же!» – отвечала Агриппина. Я вздохнул и с облегчением откланялся. Меня не преследовала по пятам «ностальгия», я спустился по лестнице безо всякого желания культивировать в себе сорняки и воспоминания…

Ликер опустился в желудок, как пневматическая почта, – я получил извещение, что, пожалуй, и хватит на сегодня ликера. Тогда я покряхтел для бодрости, оделся и вышел из кафе. Холод моментально ухватил меня за нос и выволок на середину площади, к павильону, где продавали копченую курицу. Ручки у пакета, конечно же, оборвались в самую неподходящую минуту. Я только успел произнести: «Кура цела», – и все повалилось у меня на землю. Продавщица рассмеялась и протянула мне вместе с курицей еще четыре полиэтиленовых пакета. Я довольно сносно говорю по-чешски, а в последнее время и думаю, но иногда сбиваюсь. «Цо просим?» – переспросила у меня продавщица, потому что я выругался, на этот раз по-немецки. «Ничего, спасибо, – улыбнулся я и добавил: – Счастливого Рождества!» Продавщица послала мне воздушный поцелуй через прилавок. Я постоял немного у елки, которую наряжали для праздника, раздумывая – стоит ли зайти в универмаг и купить себе теплые носки, но из пакетов выглядывали куриные ноги и колбаски, а нет ничего смешнее толстого мужчины, увешанного продуктами. Замужних женщин такие мужчины почему-то умиляют, симпатичных женщин – просто веселят. «Волшебные колокольчики, волшебные колокольчики звенят на дороге!» Я оглянулся. Рядом со мною у елки стояла высокая симпатичная девушка и мурлыкала песенку. «Волшебные колокольчики, волшебные колокольчики – как весело ехать на саночках!..» Она посмотрела на меня и спросила: «А вы не знаете, как там дальше?» Я поставил на снег свои пакеты и не знал, что ей ответить. «Вот как? – удивилась она. – Вы не хотите со мной разговаривать?» Я хотел. «Волшебные колокольчики, волшебные колокольчики!..» Она продолжала смотреть на меня, как на диковинную букашку под микроскопом, и, если букашке будет дозволено сказать, я ничего не видел, кроме темно-карих глаз этой девушки. «Вы чувствуете, как я приближаюсь?» – спросила она. Я, по всей вероятности, что-то подобное чувствовал, но совершенно не понимал, о чем идет речь. «Не смущайтесь, друг мой, – сказала тогда девушка. – Я сама иногда не понимаю, что говорю. Хотите, я помогу вам донести продукты?» «Конечно, ведь я извращенец». Мне удалось наконец-то пошутить. Девушка рассмеялась. «Тогда нам действительно по пути», – сказала она и подхватила парочку из моих пакетов. Наверное, Вацлавская площадь выглядит сверху как раздавленная на земле сосиска. Мы пересекли ее поперек и остановились на тротуаре. «А в чем состоит ваше извращение?» – спросила она. «Ну, – сказал я, по-прежнему стараясь казаться остроумным, – я заставляю молоденьких девушек таскать продукты на четвертый этаж без лифта…» Не зря я старался – девушка снова рассмеялась. «А сами идете следом, – продолжила она, – и заглядываете им под юбку?» Я утвердительно кивнул. «Сезонное развлечение», – заметила девушка. Высокая стройная брюнетка – на нас обращали внимание, чего в отдельности со мною не происходит. «У вас есть молодая племянница? – спросила брюнетка. – У каждого замечательного извращенца должна быть своя племянница. У вас она есть, друг мой?» У меня и на самом деле никого не было, кроме Британика и Агриппины. «Весьма печально, – заметила девушка. – Но я готова попробовать, если вы пригласите меня на чашечку ко-офе». Последнее слово она произнесла с непередаваемым отвращением. «Что попробовать?» Чувство юмора у меня иссякло. «Друг мой, – брюнетка ухватилась за лацкан моего пальто, – вы всегда обращаете внимание на то, что говорит женщина? Не обращайте внимание, друг мой. Или мне здесь замерзнуть?» В последнее время девушки не интересовались, как я поживаю, меньше чем за сто долларов. Чашечка кофе?!! «У меня есть дома неплохой ликер, – пролепетал я, – даже три ликера». И все равно я не мог поверить, что такая эффектная женщина заглянет ко мне на огонек, хотя бы от нечего делать. Но жизнь – самый удивительный извращенец, если уж мы об этом заговорили. «Люблю ненавязчивых мужчин, – сказала брюнетка, – только вы очень этим злоупотребляете, друг мой. Ненавязчивостью, – уточнила она и добавила, выговаривая по слогам: – Можно о-ко-че-неть». Так я познакомился с Валерией.