– Я была гораздо хуже, чем он, – сказала Шелби не только Жасмин, но и себе самой. Женщина, сидящая рядом на скамье в коридоре, повернулась и посмотрела на нее. Каждое слово, произнесенное в здании суда, отдавалось эхом, даже шепот. – Совершенно точно.

– К тому же вы были лысой, – сказала Жасмин.

Они обе рассмеялись, но это был нервный смех, который мог мгновенно оборваться. Дориан не обратил на них никакого внимания. Он неподвижно смотрел перед собой, все его мысли были сосредоточены на судьбе, ожидающей брата.

За закрытыми дверями зала суда Маравелль и миссис Диас сидели рядом с Тедди и его адвокатом. Они в черном, словно на похоронах. В определенном смысле так оно и есть. Тедди всегда был звездой, щедро одаренным природой мальчиком, более уверенным в себе, чем его брат-близнец, успешным во всем, за что он брался. Казалось, что именно Тедди суждено поступить в один из колледжей «Лиги плюща» и выиграть все жизненные призы. Ему все давалось без труда, и он перестал особо стараться. Дориан признался, что последнюю пару месяцев ему приходилось делать домашнюю работу за них обоих.

Но судьба Тедди теперь была неизвестна: ведь никому не дано предсказать будущее. Шелби одолжила у матери еще тысячу долларов, чтобы помочь оплатить услуги юриста по имени Айзек Уорт, который немного похож на Тедди, выросшего и вставшего на правильную дорогу. Если адвокат сумеет уладить дело, Тедди отправят прямо в школу на севере штата, где он будет учиться до ее окончания или пока ему не исполнится восемнадцать лет, в зависимости от того, что наступит раньше.

Это самое лучшее, на что они могли рассчитывать, – отсутствие судимости, тюремного срока и возможность изолировать его от дурной компании, с которой он связался.

Когда судья вынес решение об отправке Тедди в эту специальную школу, миссис Диас вознесла хвалу Господу так громко, что это было слышно даже в коридоре.

Тедди разрешили попрощаться с семьей в коридоре суда, но в присутствии охранника и адвоката. Очень быстро и на людях. Когда Тедди подошел, Шелби с трудом узнала его: всего месяц провел он в исправительном центре, но выглядел как незнакомец. Сутулая осанка, форменная одежда цвета хаки и бритая голова, особенно бросающаяся в глаза. Шелби заметила, что Жасмин не меньше ее была поражена тем, что Тедди почти лысый. Это способ добиться, чтобы он выглядел так же, как все, и поумерил свою гордость. Тедди всегда так заботился о своей внешности, проверял, прежде чем выйти из дома, чтобы прическа была в полном порядке. И все же когда он поднял глаза и улыбнулся, это был прежний Тедди, в которого влюблялись все девочки из-за того, что он точно знал, насколько красив.

– Дерьмовый у меня вид, – сказал он. – Верно?

Дориан подошел к брату и обнял его.

Кажется, все хорошо, но тут Дориан начал рыдать. Его всхлипы отдавались эхом, словно выстрелы. Люди оборачивались, охранник стал разглядывать пол.

– Привет! – сказал Тедди с нервным смешком, отталкивая брата. – Что с тобой? Я, конечно, выгляжу дерьмово, но это еще не конец света.

Дориан отстранился, вытирая глаза.

– Все очень плохо. Этого не должно было случиться с тобой.

– Мне тут пришла в голову одна мысль, – со смехом сказал Тедди. – Ты можешь оказаться на моем месте. Никто не знает, как сложится жизнь.

Дориан внимательно посмотрел на брата.

– Ты хочешь, чтобы и я пошел тем же путем?

Мог бы он сделать это или нет? Шелби подумала, что да. Вышел бы на линию огня, занял место брата, разрушил свое будущее. Именно за это она его любит: Дориан предан близким без меры.

– Конечно нет, дурачок. Просто играю с тобой. Я сам во всем виноват. И уж если кому-то суждено пройти сквозь ту вонючую дыру, куда меня отправляют, то пусть это буду я.

Айзек Уорт обсуждал неподалеку с Маравелль условия, предписанные решением суда.

– Вам разрешены посещения через шесть недель. Другие члены семьи могут приехать позже, если он будет вести себя подобающим образом. Это школа-интернат, а не место строгой изоляции. Раньше это была школа военного типа, а теперь они уделяют больше внимания учебе и дисциплине. Мне удалось добиться небольшой стипендии, кроме того, определенную сумму будет выплачивать штат Нью-Йорк.

Шелби обратила внимание, как смотрит Маравелль на своего адвоката. Ее подруга получила сильнейшую психическую травму, но она явно доверяла этому человеку. И для адвоката будет лучше, если он с ней поладит, иначе ему придется иметь дело с Шелби и миссис Диас. Шелби подошла к Тедди и обняла его.

– Ты можешь вернуться к нормальной жизни. Посмотри на меня. Я чуть не убила человека.

Тедди покачал головой:

– Нет, вы не могли этого сделать.

Дети Маравелль ничего не знают про Хелен. Шелби хотела рассказать им, но ее подруга сказала, что эта информация для них необязательна.

– Серьезно? – спросила Шелби. – Но случившееся тогда во многом определило меня как личность.

– Это важно только для тебя, – настаивала на своем Маравелль. – Но не для тех, кто тебя любит.

– Как бы то ни было, ты в тысячу раз умнее, чем я была когда-то, – сказала Шелби мальчику. – Ты еще поймешь это. Если сам не будешь думать, что ты чего-то стоишь, то и другие в тебя не поверят.

– Вы что, философ? – спросил Тедди.

– Нет, малыш, просто друг, который побывал в сходной с твоей ситуации.

Потом они вернулись в Вэлли-Стрим без одного члена семьи. Все говорили мало, даже когда Дориан вновь начал плакать, закрыв лицо своими большими ладонями. Они просто дали ему выплакаться, а Маравелль включила радио. Говорят, близнецы ощущают эмоции друг друга. Если уколоть одного из них булавкой, то и другой задохнется от боли. Возможно, тот, кто чувствует этот укол, – счастливец, потому что он понимает людские нужды и желания.

* * *

В тот же вечер Шелби начала сочинять письмо Тедди. Она вспомнила первую почтовую открытку, которая пришла к ней в больнице, и как она подумала тогда, что медсестра ошиблась, выкрикнув ее имя при раздаче почты. Как же это важно, размышляла она теперь, чтобы кто-то где-то знал, чтó ты ощущаешь.

Шелби писала послание Тедди весь остаток недели. Письмо получилось гораздо длиннее, чем она рассчитывала. Она составляла его во время обеда, когда ела кусочки разогретой курицы с рисом в сливовом соусе и даже когда по телевизору показывали певческий конкурс – шоу, которое она ненавидит, но всегда смотрит.

Когда Шелби наконец отправила письмо в пятницу, она насчитала десять страниц. Она написала о том, о чем не рассказывала никому, даже Бену Минку, как ненавидела себя настолько, что держала руку над пламенем горящей плиты, чтобы сделать себе больно. Как жалела, что не умерла там, на дороге. Как в ночь автокатастрофы кусала и пинала тех, кто пытался спасти ее. Она вложила в письмо снимок Тедди и Дориана вместе с Пабло, который сделала в ту неделю, когда опекала их, еще не любя детей.