– Я опять позволяю себе лишнее.

– А я снова позволяю вам себе это самое лишнее позволять, – тоже попыталась выдавить из себя улыбку, правда, не уверена, что у меня это получилось. – А вы… ты… – Как же сложно дается каждое слово! – Как бы поступил ты на месте Хэйдерга? Отпустил бы Юну или… тоже наказал? Простил бы ее?

Замерла, затаив дыхание. Боясь дышать и еще больше страшась ответа Скальде. Сейчас от него зависело многое. Зависела вся я и моя дальнейшая судьба. Я ведь однажды уже собиралась ему во всем сознаться. В ночь после нападения герцога. Но потом была голая Далива и стращания Ариэллы: о том, что у тальденов от лжи срывает крышу. Да и Хордис настоятельно просил обойтись в ближайшее время без потрясений.

Но если бы сейчас он сказал, что простил бы…

Сталь радужки стремительно покрывалась льдом.

– Это имеет какое-то отношение к тому мальчишке, в которого ты была влюблена?

Вот ведь! До сих пор помнит о «мальчишке». Вспоминает о нем даже чаще, чем я…

– Ключевое слово – «была».

Еще один взгляд, уже менее холодный, но все такой же подозрительный и настороженный.

Ледяной ревнивец!

Тальден провел подушечками больших пальцев по моим щекам, ощутимо надавливая, снова беря мое лицо в кольцо горячих рук. Как будто желал оставить отметины, заклеймить прикосновениями то, что уже по праву считал своим, и, глядя глаза в глаза, произнес:

– Из-за ритуальных клятв, что давали друг другу наши прародители – всегда быть искренними друг с другом, – нам сложно мириться с обманом. В какой-то мере я понимаю Хэйдерга и то, почему он так поступил. Огненный готов был отдать ей свое сердце, а она солгала. Для драконов солгать – значит предать.

«За это Юна и поплатилась – обманула огненного дракона, закончив свои дни в зачарованной клетке, ночами орошая слезами стенку», – мысленно продолжила за Ледяного.

Вслух же попросила:

– Я бы хотела вернуться в замок, если это возможно.

Отступила на шаг. Зачем-то оправила юбку, хоть с ней и так все было в порядке. Затянула потуже ленты накидки. Подозреваю, что в тот момент мне хотелось с помощью них удавиться.

– Не понравился мой ответ?

Пицца может не понравиться. Или сдуру купленные на распродаже пятнадцатисантиметровые шпильки. А не слова, после которых я почувствовала себя руинами. Только не такими живописными, как те, в которых мы сейчас находились.

– Просто устала и хочу вернуться.

Герхильд явно не поверил в «просто устала», но развивать тему отношений тальденов и алиан, к счастью, не стал. Лишь мрачно кивнул в ответ и зашагал по мощеной дорожке к карете. Я поплелась следом, продолжая нервно теребить ни в чем не повинные ленты. Кусать пылавшие от поцелуев губы. Внутри меня тоже что-то пылало. А скорее, просто мучительно тлело – осознание того, что несмотря на наше с ним сумасшедшее притяжение, мы совершенно разные. Видим мир по-разному, и я не уверена, что когда-нибудь смогу взглянуть на Адальфиву и ее варварские порядки глазами Скальде. То, что для него нормально и справедливо, для меня – жестоко и дико.

Юна была заложницей отцовской воли. Я – прихотей Блодейны. Алиана стала пешкой в чужой игре. Пешкой, так и не сумевшей (да и не желавшей) возвыситься до королевы. Мне, быть может, где-то в глубине души этого и хотелось бы. Но мои желания и надежды по-прежнему были никому не интересны.

Как говорится, спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Вот и придется самой себя спасать. Не стоит полагаться на Ледяного, который готов опекать и защищать Фьярру. А как он поступит с Аней? Шестым чувством чую, а еще первым, третьим и всеми остальными, что тоже посадит в клетку. Или, как вариант, отправит на ПМЖ к Ясноликой.

Остаток пути до императорской резиденции прошел в гнетущем молчании. Но лучше так, чем если бы вдруг Герхильду приспичило расставить все точки над «и». Только не когда мы мчимся под облаками. Не уверена, что сумела бы усидеть на месте и не сиганула бы из кареты.

Всю дорогу до Ледяного Лога тальден смотрел, пристально вглядываясь в мое лицо – я это чувствовала, хоть и не отнимала взгляда от своих пальцев, терзавших кончик накидки. И если в Жемчужном городе я пламенела от внимания Скальде, то теперь его стараниями снова превращалась в ледышку. Холод властвовал снаружи, холод царил в карете. И наверняка в его сердце.

Чтобы хоть как-то скрасить финальные мгновения нашей встречи, уже выходя из экипажа вложила руку в протянутую ладонь и с улыбкой сказала:

– Спасибо за чудесный день.

– За не самое чудесное его окончание тоже благодарите? – усмехнулся Ледяной.

Ледяно так усмехнулся, помогая мне сойти с подножки хрустальной повозки.

– Разве так бывает, чтобы все проходило гладко? Мы ведь с вами не в сказке. Хоть благодаря вам, ваше великолепие, я, пусть и ненадолго, перенеслась в самую чудесною сказку.

Взгляд тальдена заметно потеплел. Но лишь до того момента, когда в поле зрения наследника попал быстро семенящий к нам старейшина. Трижды гад, наверное, все глаза проглядел, высматривая в форточку императорскую карету.

– Пойдемте в замок, эсселин Сольвер.

Скальде набросил мне на плечи свой камзол и двинулся навстречу старейшине.

Мне тоже пришлось двинуться. Мороз, кусавший щеки и кисти рук, поторапливал скорее оказаться в прогретом пламенем каминов холле. А вот угроза встречи с почтенным магом, наоборот, заставляла идти медленнее. На нас надвигался один из тех замшелых интриганов, от которых я старалась держаться подальше.

– Ваше великолепие, вам следует немедленно проследовать к эсселин д’Ольжи!

– Зачем? – прохладно осведомился Герхильд.

Но вместо объяснений эррол Тригад просканировал меня хмурым взглядом и, цедя слова, распорядился:

– Эсселин Сольвер пусть тоже идет с нами.

«В гробу эсселин Сольвер видела вас и ваши приказы», – едва не сорвалось с языка. Успела прикусить его прежде, чем хотя бы один звук вырвался наружу, и поморщилась: не то от боли, не то от перспективы визита к ненавистной графине.

Вот что я у нее забыла? Да и Герхильду, физиономия которого с каждой секундой все больше приобретала льдистую отрешенность, в покоях этой фифы тоже делать нечего. Только не после жарко-романтичного свидания со своей невестой. Пусть у свидания этого не самое фееричное окончание, но мчаться вот так сразу к мамзель фаворитке… Не хочу, чтобы он к ней приближался! Даже на пушечный выстрел. Но разрешаю им находиться друг от друга на расстоянии ядерного взрыва.

Так думала я, соскребая по закуткам самой себя остатки невозмутимости. Наскрести удалось немного – лишь жалкую горстку, которую обратила в пепел пожаром полыхнувшая в груди ревность. Руки чесались (или, скорее, челюсть) вгрызться в кого-нибудь зубами. Не важно в кого. В ту же мымру-фаворитку, тальдена, старейшину. А лучше – во всех троих сразу.