И зазвонил городской телефон.

- Алло, - испугался в трубку Аид. - То есть… Вы в своем уме? Ах, да… Какой кофе, я сейчас выезжаю… нет, Вы - немедленно сюда! Нет, я. Ждите на месте. - Он нажал клавишу. Он потряс головой. - Петр, это Эвридика звонила. Из дома. Она говорит, что чувствует себя хорошо… И вместе с папой пьет кофе. Надо за ней ехать!

- Не надо за ней ехать! - весело возразил Петр.

- Но она сказала, что ждет…

- Ну, если ждет, поехали. Такси вызывать?

В пути Аид время от времени повторял: "Не постигаю…" - фраза эта была бессмысленной, но создавала ритм.

Дверь открыла Эвридика в толстом свитере и плюшевых штанах. Аид застрял в проеме.

- Угу, - сказала Эвридика. - Оказывается, я Вас совсем не помню, Аид Александрович! Из шока просто видно плохо. Пожалуйста, войдите, мы Вас очень ждем.

- Вы себя нормально чувствуете? - Аид медленно снимал пальто с каракулевым воротником и каракулевый же пирожок.

- Почти, - улыбнулась Эвридика,

- Все-таки "почти", - удовлетворился Аид Александрович.

- У меня, извините, маленький насморк, - кротко объяснилась Эвридика, подмигнув Петру.

- Хулиганка, - констатировал Аид и пошел по Эвридикиной квартире, как по своей.

Ломящийся от яств стол левой рукой придерживал Александр Тенгизович, на котором теперь уже был желтый халат - точная копия синего и с теми же кистями.

- Салам-алейкум, падишах! - сказал Аид и усугубил: - Стол держите, держите: сломается. - И уселся за стол, смутив хозяина невероятной своей непринужденностью: тот взялся за кисть, а Аид тут же крикнул: - Занавес! - Эвридика с Петром прыснули, в то время как Александр Тенгизович обдумывал выкрик.

- Присаживайтесь, - обратился к нему Аид, - я Вам все объясню насчет занавеса. Халат у Вас на занавес похож, вот я и… ошибся.

Вконец растерявшийся Эвридикин папа опустился на стул и сказал "здравствуйте".

- Привет, - ответил Аид Александрович и вздохнул - весь, всем телом. - Слава богу, слава богу… - Он бросил в Эвридику быстрый взгляд, попав ей в самое сердце.

- Какой Вы хороший, - грустно сказала она. - Какой Вы хороший. - И подошла к Аиду, и обняла его за плечи - просто, словно-прожила-с-ним-целую-жизнь.

Аид Александрович закрыл глаза и забормотал, ни на кого не обращая внимания:

- Я не постигаю, не постигаю… Я не постигаю, как это возможно - вопреки всей медицине выскочить с того света, надеть свитер и штаны плюшевые, пить кофе, смеяться, тра-та-та… - на одной любви с того света выскочить, не постигаю!

- Вы простите ее, Аид Александрович, - очнулся наконец Эвридикин папа, - бога ради простите, наделала она Вам хлопот!

- Она излечилась, это важнее! - воскликнул Аид Александрович и, отняв руки Эвридики от плеч своих, начал целовать тонкие пальцы и чуть ли не плакать.

Эвридика тоже поцеловала его - в череп, высвободилась, в секунду изготовила бутерброд с рыбой: - Вам, Аид Александрович; - другой: -Тебе, Петр! - а Александр Тенгизович откупорил грузинское какое-то вино, разлил по бокалам…

- Древнегреческий учили Вы когда-нибудь? - спросил ни с того ни с сего Аид, принимая у Эвридики из рук бутерброд.

- Нет… а что?

- Выпьем тогда за Древнюю Грецию! - он поднял бокал. - Золотое время было! Помню, в гостях у меня сидели… - и Аид подмигнул Эвридике, царь подземного царства - жене Орфея.

Выпили вина - хорошего, виноградного, южного.

- Ну, рассказывайте. - Аид вытянул ноги и расположился диагональю относительно стула.

- Рассказываю. - Эвридика вздохнула, опустила ресницы.., подняла. - Только сначала Вы скажите мне, Аид Александрович, сейчас… в данный момент я не брежу?

- Да нет, вроде. Или мы все вместе бредим… грезим, то есть, - наяву.

- Так вот… - Эвридика была серьезной, - я прощу вас помнить о том, что в данный момент я не брежу, - постоянно помнить, во все время рассказа… Значит, я убежала из больницы. Я убежала… просто из чувства протеста против несвободы. Кроме того, мне надо было позвонить одному человеку… одному хорошему человеку, а Серафима Ивановна обманула меня и не позвонила, как я просила. И наконец… я не знаю, говорить ли… Но, в общем, произошла еще одна странность: после того, как ушел Петр… Вы наверное, - она виновато взглянула на Аида Александровича, - знаете уже, что он был у меня, - так вот… после его ухода я разговаривала с Серафимой Ивановной… это я от папы узнала, как ее зовут, - долго разговаривала, препиралась - и вдруг поняла, что больше не заикаюсь. Совсем не заикаюсь. А я заикалась, Петр… Страшно, неприлично заикалась. И все это вместе… в общем, я убежала. Мне повезло: нам как раз кефир привезли на утро - и входная дверь была открыта.

- Действительно повезло, - усмехнулся Аид. - У нас на двери психиатрический замок - нипочем не открыть!

- Это судьба, - отмахнулась Эвридика. - Значит, я побежала по снегу. Босиком, между прочим, - первый раз в жизни! Бежала и ругала себя, что дура, что все себе порчу… Ногам было очень холодно, и телу… Снег шел, ветер дул - в общем, воспаление легких, как минимум. Я куда-то постоянно сворачивала… за мной же гнались; потом оказалась в каком-то дворе… дворике. И вот тут все началось… Аид Александрович, милый, можно я возьму Вашу руку? Я… я боюсь сейчас.

- Чего Вы боитесь?

- Рассказывать боюсь. Но я не брежу - правда ведь?

- Вы не бредите. - Аид Александрович протянул ей руку: рука была прохладная, сухая и немножко дрожала.

- Сейчас… Нет, я лучше не буду держать, - она выпустила руку. - Ну вот. У вас, конечно, так бывало: мне многие говорили, что так бывает, когда кажется: это все уже не в первый раз. Вдруг, знаете, такое странное ощущение: было! И обстановка, и внутри… и вот, скажем, сервиз этот на столе стоял и нож еще упал… Почему так? Может, правда - было? И жила уже раньше? Короче говоря, на бегу я поняла: бежала я так, не однажды бежала - и из больницы бежала, и из… ну, не знаю, - из Тартара! - Она усмехнулась. - Всю жизнь бежала, убегала всю жизнь. И мне стало ясно: я из убегающих, из тех то есть, кто постоянно убегает. И тут… вспомнить жутко: время - кончилось. Нет больше времени. И все остановилось, и дыхание перехватило - казалось, не дышу больше, ни одного вдоха не сделаю теперь!.. и села на какую-то скамейку: скамейка в снегу - холодно, значит. Села и… и сижу. Не дышу и не живу - умерла. А в руках - скрипка. Только Вы должны понять: не кажется-что-скрипка, а скрипка! Настоящая - на ощупь скрипка. Дека гладкая, смычок - и все холодное, ледяное. Пальцы совсем заледенели: как играть? Но я играла! Поверьте мне, я не брежу, я действительно играла. Я "Чакону" Баха играла!

- М-м… - произнес Аид Александрович.

- Нет, не м-м, не м-м! Вы слушайте, еще долго рассказывать, еще далеко до конца. Снег падать перестал и висел в воздухе, а я играла - мертвая, бездыханная… Потом танцевать начала - и понимала, что так, как я танцую, больше уж не буду никогда танцевать… на зеленом лугу! - Эвридика перевела дыхание. Отхлебнула кофе из чашки Петра, поморщилась: "Сладко как!" - А близко был город - дома… розовые, желтые, серые. Барокко вперемешку с готикой: так в детских книжках рисуют, когда дома в кучу! И около города я танцую на солнце, люди хлопают, Петр с кружкой ходит. С кружкой! - Она чуть ли не гневно взглянула на Петра. Пулей вылетела в кухню, вернулась с кружкой. - Есть у вас деньги, мелочь?