– Спасибо! Мы Вам совсем не помешаем… – пообещала она же.

Писатель вернулся к книге, а девушки принялись беззаботно беседовать. Точнее, говорила лишь одна из них, а другая только и успевала вставлять слова-поддакивалки: «Да ну… В самом деле?! И что теперь?» И так далее.

Как он ни пытался, ему никак не удавалось продолжить чтение. Внимание всецело приковал разговор подружек. Причём не само содержание, а то КАК они беседовали. Он пригляделся…

Девушки были совершенно разные. Первая (та, что попросила присесть, а сейчас «полоскала» уши терпеливой подруге) имела длинные смолянистые курчавые волосы, большие карие глаза и пышные формы, оставаясь при этом стройной. Вторая – высокая, хрупкая, как хрусталь, голубоглазая и чуть курносая, со светлыми прямыми волосами до плеч. Точёная, невесомая, она была само изящество. Казалось, её бледная, поистине лилейная кожа вот-вот растает в воздухе.

Первая более всего походила на голливудскую цыганку. А вторая – на типичную аристократку, единственную дочь состоятельных родителей. У обеих была колоритная, запоминающаяся внешность, которой вполне можно было одарить героинь разных историй. Он достал тетрадь и всё это тщательно отметил.

Девушки продолжали вести беседу, совершенно не обращая внимания на соседа. Неумолкающая «цыганка» сопровождала свою речь эмоциональными возмущениями, хаотичным движением рук, а иногда и нервным, притворным смешком. Обсуждаемая тема явно лежала где-то очень близко к её сердцу. Часто упоминалось имя какого-то Сергея, после чего обязательно следовал полный трагизма и обречённости вздох.

– …У меня нет больше сил выносить его несносный характер, которым он ещё и умудряется гордиться… – чёрненькая сидела к писателю спиной, поэтому он не мог видеть её мимики, но громкий злобный шёпот явно отражался маленькими молниями на лице. – Знаешь, что я поняла за время жизни с этим «оленем»?! Знаешь?! Оптимистам нужна причина, чтобы чувствовать себя плохо, а пессимистам – чтобы хорошо. Даю сто процентов гарантии! Эти его извечные опасения, эти жалобы…

Далее гроссмейстер пера уже не слушал. Кисть сжимала ручку, чрезвычайно добросовестно выводившую: «Оптимистам нужна причина…»

Когда он записал «вкусную» фразу и поднял голову, его глаза встретились со взглядом светленькой – «аристократки». Она смотрела на него с подозрением… Литератор замер в ожидании ссоры, но девушка так ничего и не сказала, вновь превратившись в подружкину «жилетку». Брюнетка, казалось, и вовсе не замечала её настороженности, ни на секунду не отвлекаясь от обличительной тирады.

Далее пришлось ещё несколько раз тщательно конспектировать «ударные» фразы и мысли. И он всё так же ловил полный недоверия взгляд аристократичной блондинки.

Надрывный плач по горькой бабьей доле утих лишь под вечер. Для тёмненькой уж пробил час встречи с ненаглядным мучителем-пессимистом.

– Я, пожалуй, ещё посижу… А ты не волнуйся, иди, – сказала светленькая подруге.

Цыганка удивлённо пожала плечами и, чмокнув подругу в щёку, быстро засеменила к выходу из парка.

– Ну… И зачем тебе это? – спросила девушка, когда силуэт подруги окончательно скрыли деревья.

– Что – «это»? – не понял писатель.

– Наш разговор воровать?

Писатель взял в руки лежащую рядом драгоценную тетрадь и положил её на колени.

– Я не ворую… Я истории пишу, – спокойно объяснил он.

– Истории? – явно удивилась девушка. – Что ещё за истории? Для газеты, что ли?

– Почему для газеты? Для себя. – Он водил пальцами по шершавой тетради – ему нравилось касаться тонкий листов.

– И куда же ты потом, когда закончишь, их деваешь? В столе хранишь, что ли?

– Некоторые храню… – не то, чтобы его напрягал разговор с девушкой. Он попросту не видел в нём смысла.

– Так ты, получается – хранитель историй? – улыбнулась она.

– Получается, так…

Блондинка отвернулась, на время задумавшись.

– И что, ты теперь перескажешь Викину историю?

– Викину?

– Ну да… Вика – моя подруга, с которой я была.

– Понятно… Нет, мне её жалобы не показались интересными, – покачал он головой. – Тем более, что я не пересказываю чужие истории, а просто могу использовать какие-то их составные части… Там, диалог, фраза, характер или облик – что-нибудь важное…

– А-а… – понимающе закивала она. – И что же ты ценного в Викиной болтовне нашёл?

– Ну… Мне очень понравилась фраза про оптимистов и пессимистов!

Собеседница улыбнулась и зачем-то начала разглаживать несуществующие складки на юбке.

– Я тоже её запомнила. Немного отдаёт умничаньем, но зато как звучит! А ты можешь показать?

– Что?

– Где она у тебя в тетрадке записана? Я просто так, из любопытства…

Писатель протянул ей раскрытую тетрадь.

– Пятьсот шестая.

Девушка всмотрелась в мелкий неразборчивый почерк, повествовавший:

«506. Оптимистам нужна причина, чтобы чувствовать себя плохо, а пессимистам – чтобы хорошо».

– Вика, несмотря на всё своё занудство, частенько выдаёт классные мысли, – наконец сказала она, отдавая тетрадку владельцу. – Столько перлов за вечер услышать можно! Если б ещё говорила по существу… И что у тебя из этой мысли за история получится?

– Ещё не знаю… Это прояснится только со временем…

– А давай сейчас что-нибудь попробуем придумать! Вместе…

– Давай, – хмыкнул писатель. – Я уверен, что идея глупая, но… Почему бы и нет?!

– Вот и ладушки, – сразу оживилась девушка. – История обязательно должна быть утрирована!

– То есть?

– Ну, такая… М-м-м… Категоричная, всё на контрастах: или нет, или да! Чёрное-белое! Оптимист-пессимист! Улавливаешь?

– Кажется, да… – задумался юный корифей изящной словесности.

– Хорошо. Давай за основу возьмём крайнюю форму проявления пессимизма – смерть. Сможем «чернуху» придумать?

«Как будто у меня есть варианты, – мысленно ухмыльнулся отрок. Но вслух произнёс:

– Тогда начнём так: «Вы умираете…»

«– Вы умираете… – наконец-таки он решился произнести эти слова. В следующий момент огромная чёрная дыра сумасшедшим водоворотом начала вбирать в себя время. В таком состоянии секунда растягивалась до бесконечности, а долгие дни могли стать краткими мгновениями. Сергей Николаевич и так уж не больно любил свою профессию, воспринимая её тяжким бременем. А из-за таких вот случаев, когда пациенту приходиться пророчить скорую смерть, и вовсе возненавидел.

Больной лейкемией Турсковой В. И., на вид мужик крепкий, пятидесяти шести лет от роду, сидел к нему спиной, уставившись через окно на больничный дворик. Некогда белая, а ныне кремово-грязная надпись на противоположной стене уверяла: «Чистая вода – залог здоровой нации!»