Я поднялся с кресла.

– Тогда это первое, что вы сделаете завтра с утра.

– Как только приду в свой офис, – твердо сказал я. – Уверен, что мистер Ренвик напишет мне туда. Вряд ли ему известен адрес моей квартиры.

– Он есть в телефонном справочнике.

– А если мистер Ренвик уехал за город?.. В любом случае я вам позвоню, как только будут новости.

– Звоните в любое время. Телефон у меня рядом с кроватью.

Я наконец-то сбежал. Но мысль о том, что телефон у нее под рукой, навевала уныние. Хорошо бы, она поздно вставала.

И если уж она была «по уши заинтригована», то я тем более. Что, черт возьми, натворил Алан и как ему хватило наглости явиться ко мне, ничего не рассказав? Я захотел сделать две вещи: немедленно, если получится, выбить объяснение, пусть и запоздалое, а потом, что бы с ним ни приключилось, выгнать Алана из моей квартиры. Еще по пути домой мне пришло в голову: а не поставил ли он меня в опасное положение? Я был полностью согласен с миссис Килнер в одном: этому парню необходимо преподать урок, сбить с него спесь. Что доставит мне несказанное удовольствие. Хотя нельзя сказать, что Алан мне не нравился. Да и юридические дела, прямо или косвенно с ним связанные, приносили недурной доход.

Думаю, кое-что надо объяснить. Иногда ты гнешь свою линию, считая, что по-другому и быть не может, а люди робеют и не в силах даже намекнуть, что, может, это и не так. Поэтому все идет как идет – именно так, как этого хочешь ты, словно все совершенно естественно, даже когда ход вещей весьма далек от разумного ожидания.

Когда я вернулся, то увидел, что квартира прибрана, посуда и бокалы вымыты, а кровать застелена. Сам же Алан мирно спал у камина, и на его лице блуждала легкая, почти мальчишеская улыбка.

Само воплощение удовлетворенной праздности – от макушки, покоящейся на спинке кресла, до кончиков длиннющих ног. Он и в самом деле выглядел очень молодо. Подлокотник закрывал шрам на щеке, и мне стало ясно, почему многие женщины считали его привлекательным. Я понятия не имел, что произошло, но так как Алан не горел желанием встречаться с полицией в своей квартире, он явно что-то натворил.

Услышав мои движения и проснувшись, Ренвик подпрыгнул, и на его лице промелькнули страх и вызов.

– А, это ты, – пробормотал он. – Я и забыл, где нахожусь. Ну что, успокоил Аниту?

– Более или менее, – ответил я. – Но утром она собралась мне звонить… Миссис Килнер никак не могла перейти к сути дела, но в конце концов все рассказала.

– Что именно?

– Про телеграмму, и даже больше. А тебе не кажется, что самое время мне все объяснить? И немедленно убраться прочь? Не знаю, что происходит, но ни капли не сомневаюсь, что ты меня куда-то впутываешь.

– Если я уйду, то не смогу ничего тебе объяснить. Поэтому сначала поговорим. – И снова на его лице расцвела мальчишеская улыбка, когда он продолжил, весело притворяясь, что его поведение совершенно нормально: – Знаешь, Дик, ты очень добр ко мне. «Если благодарность от такого ничтожества, как я…» Откуда фраза? Ладно, забудь. Так с чего начать?

– С самого начала!

– Я думал, ты с ног валишься от усталости, – удивился он. – А история может затянуться.

– Я бодр, как никогда. И вряд ли засну, пока все не узнаю.

– Как угодно. Только если уснешь посреди рассказа, я не виноват. Дождись конца, там точно не уснешь, обещаю.

На этот раз он позволил мне занять мое кресло, а когда я устроился, слегка тронул меня за плечо и проворчал:

– Временами ты такой странный… Впрочем, я знал, что смогу на тебя рассчитывать. Мне понадобится твоя помощь.

Как ни смешно, эти слова подействовали успокаивающе, хотя у меня хватило здравого смысла предупредить Алана, что всему есть предел.

– О, несомненно! – охотно согласился он. – Все действительно началось с Аниты Килнер. Время от времени мне придется высказываться о ней немного нелицеприятно, и джентльмены, наверное, так не говорят. Прости, если что вырвется, ведь я должен выражаться ясно. А еще попрошу проигнорировать некоторое количество… тщеславия – видимо, так нужно это назвать, – которое не может не проявиться.

Я не льщу себе, что всему причиной мои достоинства. Полагаю, в основе лежит исключительно физиология. Ты же знаешь, у меня постоянно проблемы с женщинами. Красотой я никогда не отличался, к тому же еще этот изъян… – Он прикоснулся к лицу кончиками пальцев. – А с недавних пор дела пошли еще хуже. На шею готова повеситься любая!.. Но Анита Килнер оказалась худшим вариантом. С тех пор как она выяснила или решила, что выяснила, что я интересуюсь персидским искусством, жизнь стала совершенно невыносимой. Она постоянно предлагала зайти ко мне поужинать, дабы обсудить манускрипт якобы седьмого века до нашей эры, который ей кто-то всучил.

По правде говоря, я сам не великий эксперт, так, разбираюсь немного. Однако Анита вообще ничего не понимает. Ума не приложу, зачем она поперлась на ту выставку. В общем, она меня там нашла, притворилась, что в восторге от нашей встречи, специально прочла кое-что по теме и выдала себя за человека интересующегося – недавно, но серьезно. Естественно, это лишь предлог. Полагаю, что, если бы кто-нибудь, например ее муж, прознал о том, что мы вместе проводим время, подобный интерес послужил бы неплохим оправданием.

Все это прозвучало чрезвычайно неубедительно, и я высказал свое мнение:

– Судя по репутации мистера Килнера, если бы он услышал, что жена ужинает без него в квартире какого-то холостяка, то вряд ли поверил бы, что вы обсуждали исключительно персидское искусство.

– Я и сам с трудом в это верил. Даже Анита решила, что лучше ему не говорить, хотя она считает, что в наши дни общество стало более свободным и что ее муж мыслит не как судья по бракоразводным делам.

– Она сохранила ваши встречи в тайне?

– Во всяком случае, она так считала. Лично я не стал бы биться об заклад. Последний раз, когда я видел Килнера, он на меня очень странно посмотрел. Я не собирался ввязываться в неприятности, поэтому решил слегка охладить ее пыл. Уверен, ты согласишься, лучшего выхода не было.

– Это точно. Ты объяснил ей, почему?

– Конечно. Но она осталась при своем. Исключительно, на мой взгляд, из-за самомнения. Она была так убеждена, что мастерски справилась с Килнером, что ни секунды меня не слушала. Когда я сказал, что не хочу рисковать, она сначала вышла из себя, а потом лицемерно заявила, что для ссоры нужны двое, а она ругаться не намерена. Конечно, все это было нелепо, и мне следовало резко ее прервать. Однако когда дошло до дела, я дал слабину. Видеть не могу, как женщина плачет, а слезы такой женщины, как Анита, которая в обычном состоянии вся напор и скорость, это просто ужасно… Я не смог собраться с силами и сказать «Проваливай к черту». И зашел с другой стороны. Продал ей щенка.