общественных наук считали его гением, а какой-нибудь писатель, например Войнович, — «злобным дураком, овладевшим чудовищной властью». Злобный, да, но не дурак, раз властью сумел овладеть, и такую огромную страну буквально вывернул наизнанку.

На самом деле он был сильнейшим за всю историю человечества разрушителем. Его заставляла действовать невероятная генетическая разрушительность: повесить, расстрелять, уничтожить, и как можно больше. Конечно, далеко не гений, но его ум был хорошо приспособлен для обслуживания его разрушительности. С его помощью он слепил теоретические труды, где всё вздор и ложь. Но какое-то время это работало. Что поразительно, каким-то образом работает и сейчас. Жутковатый парадокс заключается в том, что Ленин стал брендом России, с которым ей жалко расставаться. И в полном соответствии с этим в стране, которую он оклеветал, унизил и растоптал, в каждом городишке ему торчит памятник, а в городах поболее ещё и несколько. И везде главная улица Ленина, куда же мы по ней придём?

Вот юмористический пассаж Ф. Искандера, по словам которого в Абхазии якобы говорили о Ленине: «Тот, кто хотел хорошего, но не успел». Какое «не успел», даже и не собирался! Уже через десять дней после переворота в «Известиях ЦИК» появилась статья «Террор и Гражданская война», из которой стало ясно, что террора и Гражданской войны не миновать. Менее, чем через месяц после Ульянов подписывает декрет, который отменял все законы и разгонял старый суд, вместо него учреждал «рабочие и крестьянские революционные трибуналы».

В отличие от ставшего каноническим (преимущественно в СССР) убеждения, что Лениным руководили высокие идеалы, результаты беспристрастного анализа приводят к пониманию, что им двигал гипертрофированный инстинкт власти, и к ещё более неожиданному открытию тёмной стороны его натуры — неуёмной страсти к разрушению. Существует немало свидетельств о его «слепой нетерпимости», «ярости», «потоках ругательств» в адрес тех, кто не придерживается его взглядов. Ульянов, как пишет Н. В. Валентинов, «очертив вокруг себя круг, всё, что вне его, топчет ногами, рубит топором». Бердяев даже писал о Бронштейне, что он «менее злобен полемически», чем Ульянов (!). Беспристрастный анализ характеристик, данных ему современниками, и в ещё большей степени результатов его деятельности, неизбежно приводит к пониманию, что этот «сусальный гений» советской эпохи был очень сильным, не побоимся сказать — страшным разрушителем. Психологам ещё предстоит разобраться, насколько «хозяин» этих разрушительных качеств осознавал их. Для разрушителя характерно расщепление личности, когда одна часть человека не осознаёт весь ужас того, что творит другая. Как следствие, у них снижен самоконтроль и чувство ответственности. У Ульянова последнее отсутствовало полностью.

Его характерной чертой была жгучая ненависть, которую он испытывал к стране, в которой он родился. Ещё больше её усилила казнь его старшего брата: после этого люди отвернулись от их семьи, они стали изгоями в своём Симбирске. Он был человеком, совершенно лишённым человеческих чувств, с презрением относился и к своим подельникам, и даже к родным. Когда его младшего брата назначили председателем Совнаркома Крыма, он возмущался: «Эти идиоты хотели мне сделать приятное, назначив Митю, но он обыкновенный дурак, которому впору печатные пряники жрать!»

Маркс с его теорией революции, как самого эффективного способа решения социальных проблем, появляется очень вовремя для скучающих разрушителей на фоне относительной стабильности в середине 19 в. Но Ульянов был более сильным разрушителем. Он, с одной стороны поступает по Марксу (национализация, мировая революция), с другой он крайне радикален — полное уничтожение старого, его разрушение до основания, и абсолютная личная власть. По мысли Маркса к моменту, когда созреет революционная ситуация, пролетариат станет настолько передовым и сознательным, что, конечно, разрушит, а как же, но только то, что устарело и служит тормозом. Остальное трансформирует. Ульянов же такое прекраснодушие считал свидетельством недостаточной зрелости марксизма в версии самого Маркса, и чуть ли не оппортунизмом. Необходима не просто смена прогнившего старого на цветущее новое, а полное и беспощадное уничтожение всего, что было ранее. Чтобы и следов его не осталось. И в первую очередь попов, попов, попов, которых надо уничтожить как можно больше. Ох, уж этот русский дух!

Бердяева он называл Белибердяевым, но это при этом всё, порождённое его собственной вздорной фантазией, было в полном смысле белибердой. И про отмирание государства, и про империализм, как последнюю стадию капитализма, и про гегемонию пролетариата. Всё это опровергнуто историей. В том числе его оборотническая «теория» о созревании социально-политической обстановки, обеспечивающей революционную ситуацию и, как следствие, восстание народных масс. По сути он был больше бланкистом, чем марксистом, и на деле реализовал идею Л. О. Бланки о победе узкой группы заговорщиков при отсутствии и революционного класса и революционной ситуации.

«Дальновидности» Ульянова можно только подивиться: давно уже сидя в Швейцарии и потеряв всякую надежду на «революционные» изменения в России, дела в которой шли слишком хорошо, он за месяц до Февральского переворота, выступая перед швейцарскими рабочими, сокрушался, что им самим не суждено увидеть светлое будущее, завоевать его революционным путём смогут только наши дети, или даже внуки. После отмены частной собственности пришлось её возвращать (НЭП), далее последовал крах надежд на столь милую сердцу большевиков мировую революцию, создание заранее обречённого на распад конгломерата республик СССР, и, не заставивший себя долго (по историческим меркам) ждать, развал стран. Заклятые враги не могли поверить в такую невероятную удачу!

Всё, что сочинил Ульянов, было полнейшей чепухой. По тону его статьи представляют довольно однообразные потоки ругательств, которыми он клеймит попов, эксплуататоров, ненавистное самодержавие, идеалистов, махистов и всех, кто попадётся под руку в моменты творческо-разрушительного полёта его мысли. Особенно неприязненные чувства он испытывал к священникам, видя в них конкурентов для его крайне радикальной секты. Статья «Лев Толстой как зеркало русской революции», типичный образчик его примитивной публицистики, где недостаток глубины и отсутствие логики он компенсирует энергичностью выражений. Борцы у него «закалённые», массы крестьянства «демократические», удар — «смертельный», и нанесён он по «прежней рыхлости масс». Статья написана по случаю восьмидесятилетия великого писателя, но о юбиляре там не сказано ни одного доброго слова. Это Ульянов оставляет «лицемерной» официальной прессе.

Толстой со своим «непротивлением злу насилием» вносил разброд в умы, и тем невольно способствовал подготовке почвы для будущей грандиозной розни, но уж никак не являлся её зеркалом. Толстой у Ульянова безнадёжно отстал, но ещё хуже «толстовство», состоящее из хлюпиков-интеллигентов, кичащихся своим вегетарианством. В вину Толстому ставится то, что он «не мог абсолютно понять рабочего движения», но, что ещё хуже, занимался «проповедью одной из самых гнусных вещей, какие только есть на свете, именно: религии», а следовательно, и «самой утончённой и поэтому