особенно омерзительной поповщины». Здесь всё вздор. Проект «фирмы Ленина» сам себя похоронил, просуществовав 70 лет, а православие на Руси, которое так дестабилизировало пламенного борца с поповщиной, существует уже более тысячи лет.

Ульянов — это новая разновидность типа авантюриста и мистификатора, несравненно превосходящая своей разрушительностью таких исторических и литературных персонажей, как Калиостро, барон Мюнхгаузен и Остап Бендер. Существенное отличие последних от Ульянова в том, что они были безобидны. Но Ульянов был не просто наделённым артистическим даром фантазёром и азартным игроком, он был редкостным лжецом. Керенский, видевший в Ульянове родственную душу и поэтому хорошо понимавший его писал: «Чем чудовищнее ложь, тем охотнее ей верят. В расчёте на этот изъян человеческой души и строил Ленин свою политику». В «ленинской» публицистике очень мало правды о России, почти всё ложь и клевета. Кстати, отцом лжи считается Дьявол, не родственник ли Ульянова?

Интриговать, передёргивать, извращать для него было так же естественно, как дышать. Это был циничный популист. Теоретическая трескотня о диктатуре пролетариата была всего лишь прикрытием его цели установить собственную единоличную диктатуру. Такие неизбежно подавляют людей настроенных созидательно, но более умеренных, и поэтому избегающих крайностей. Ульянов — единственный на последнем собрании верхушки заговорщиков, кто был за немедленные действия. И сумел-таки убедить остальных

Первое правительство после октябрьского переворота так же, как и предыдущее, носило название «временного», но через несколько дней об этом забыли. Учредительное собрание, которое большевики до переворота называли «подлинно народным представительством», было ими разогнано. Демонстрация в поддержку Учредительного собрания была расстреляна.

Нарком по военным делам П. Дыбенко, рассказавший Ульянову о разгоне Учредительного собрания, вспоминает, что на этот раз Ильич особенно «долго и заразительно смеялся»: «Разгон Учредительного собрания есть полная и открытая ликвидация формальной демократии во имя революционной диктатуры. Урок будет твёрдый». Кого то заразительный смех Ильича умилял, у нас этот уникальный сплав лицемерия и наглости вызывает отвращение.

Многие российские историки, публицисты новейшего времени задаются вопросом, каким образом большевики, желая создать первое в мире государство, которое бы служило человеку, создали бездушную машину. И не могут ответить на него. А ответ буквально лежит на поверхности. У большевистской верхушки желания были другими. Они видели своё будущее в мировом господстве. Отнюдь не в благе России, которую рассматривали как первую искру, топливо для разжигания мирового пожара. А если при разжигании мирового пожара погибнут русские — и замечательно! и чем больше, тем лучше. А их, направленное на чьё то благо, желание не более, чем миф. Миф, в который поверили массы легковерных людей, чья недалёкость и простодушие у манипулятора Ульянова вызывали презрение. Поразительна наивность тех, кто принимал их лозунги за чистую монету. Такие до сих пор говорят о каких-то «заветах Ленина», о «вульгаризации марксизма-ленинизма» и тому подобное. Конечно, их обманут снова.

Политическая жизнь демонстрирует нам широчайший спектр разрушителей. Это всякого рода завоеватели, покорители других народов, колонизаторы, носители западноевропейских ценностей, распространители принципов демократии, ревнители свободы, борцы против эксплуатации человека человеком, строители светлого будущего и ещё много других. Самого высокого положения, как правило, достигают самые сильные разрушители. Таков Гитлер, бывший сильным, но при этом откровенным, а в чём то даже и честным со своим народом разрушителем. Он пришёл к власти конституционным путём, открыто провозгласил идеологию превосходства германской расы. Его прямолинейность сыграла с ним злую шутку, потому что сами идеи были далеко не высокой пробы, а их осуществление ещё хуже. И одним из результатов этой прямолинейности является то, что в Германии нет ни одного памятника Гитлеру. А ведь мог бы, позаимствовав опыт у большевиков, обещать построить какой-нибудь невероятно светлый хренизм, для этого отменить частную собственность и т. д. Но не стал этого делать, у него не было цели разрушить свою страну.

Другое дело большевики, их разрушительность была так замаскирована, что её масштабы до сих пор не осознаны, и, как следствие, повсюду торчат ленины с воздетой рукой, указывающей на несуществующее светлое будущее. Сегодня, по прошествии ста лет кое где самые позорные страницы в истории России продолжают называть «Великой», но уже «русской революцией». И то, и другое — нелепость. Русские в ней играли самую последнюю роль, а разве может быть великим предательство? Деятельность Бронштейна оплачивалась из США, американскими банкирами, среди которых были Поль Варбург и его дядя банкир Яков Шифф. Ульянов со товарищи вывезен немцами из Швейцарии в пломбированном вагоне. Всего немцы обеспечили переправку в Россию более 500 заводчиков смуты. Устроил это, как и финансирование немцами большевиков, Израиль Гельфанд. В канун столетия государственных переворотов в 1917 году по телевидению было показано два сериала. Один — «Демон революции», это о Гельфанде. Второй о другом «демоне революции», как он именовался в аннотации к фильму, Лейбе Бронштейне (Троцком). Безусловно, оба были неординарными личностями. Но это были не демоны, а дьяволы. Демоны не способны на такую ненависть, какую они питали к России. Не меньшую ненависть ко всему русскому питал Ульянов с его «я — антипатриот», «великорусская шваль».

В первом из упомянутых фильмов есть тонко сделанная сцена, которая уже не прозрачно намекает, а прямо показывает, что в революционера человека превращает не классовая или национальная принадлежность к угнетённым, а что то совершенно другое. У Ульянова была любовница и, по совместительству, товарищ по партии И. Арманд. Те небольшие интимные бури, которые рождала их связь, нужны были вождю как компенсация медлящих с приходом социальных потрясений, о которых он грезил. Жену он успокаивал тем, что эта связь ему нужна исключительно для того, чтобы не выглядеть в глазах товарищей слишком буржуазным. Довод вполне убедительный: товарищи — это очень серьёзно, а буржуазность — это очень плохо. Хуже её разве что поповщина и революционная мягкотелость.

Как и дворянин Ульянов, Арманд принадлежала к достаточно привилегированным и обеспеченным слоям общества. В этой сцене она едет поездом (идёт мировая война) налаживать связь с «французскими товарищами». Она одна в шикарном купе: алый бархат, позолота, зеркала. Проводник в форме, едва ли не генеральской, приносит в ведёрке охлаждённое шампанское. Она пьёт шампанское, мечтательно смотрит на своё изображение в зеркале и видит, как французские товарищи братаются с немецкими, а затем поворачивают оружие против своих французских эксплуататоров.

Вот такие люди, как «товарищ Арманд», вот таким образом «делали настроения» в массах, совершенно не отдавая себе отчёт, на что они их обрекают. А лучших представителей этих масс — в процессе «Великой революции», гражданской войны и ещё нескольких десятилетий после — будут перевозить как скот в теплушках, конечно же без французского