Давясь от смеха при этом рассказе, отец Гермоген говорил о том «шокинге», который был вызван этой фанфаронской выходкой Сахарова в берлинском эмигрантском обществе. Телица, которые совсем недавно восхищались им по поводу его испанских побед, теперь показывали на него пальцами и негодующе отворачивались. В авантюристической карьере это был ошибочный шаг Игоря Сахарова.

Но ему было наплевать на шипение разных эмигрантских «нафталинных обломков». Он уже был снова «на белом коне», участвуя в создании РННА вместе с полковником Кромиади.

Капитан Григорий Павлович Ламздорф, граф, внук бывшего министра иностранных дел в начале царствования Николая II, тоже авантюристическая личность, но рангом пониже Сахарова. Высокого роста, хорошо сложенный, хотя немножко сутулый, совершенно не владеющий строевой выправкой, что особенно хорошо было видно, когда ему приходилось командовать строем. Внешне очень похожий на грузина, что не было удивительно, так как бабкой его была грузинская княжна, ставшая потом, выйдя замуж за его деда, графиней Ламздорф.

В то время, как Сахаров оставался холостяком, Ламздорф был женат. Его жена с трехлетним сыном жила в Париже, их брак по некоторым причинам был в состоянии полного расстройства. Молодая графиня Ламздорф, по рассказам отца Гермогена, была какой-то совсем необыкновенной красавицей, вовсе не желавшей, чтобы такой редкий дар небес пропадал даром.

Ламздорф тоже служил в интернациональной бригаде у Франко, они воевали с Сахаровым в одном батальоне, и потом Ламздорф был под командой Сахарова. Между собой они были на «ты» и в очень коротких отношениях.

Еще называл мне отец Гермоген какого-то Соболевского, бывшего крупного помещика и царского офицера, и еще одного графа – фон Палена (фамилии-то все исторические!), но их роль в создании РННА не была значительной.

Но самым-то главным в рассказах отца Гермогена были не эти сведения о личностях, уже очень отдававшие просто сплетнями, а то, как провалилась сама идея создания этой РННА. Сам отец Гермоген, видимо, многого не знал, многого не понимал, но главное-то он усвоил: это первое – действительно первое – русское военное формирование на немецкой стороне явилось сразу же объектом пристального внимания антинемецкого, советского подполья, партизан и специально засланной агентуры. В первые же месяцы существования РННА выявилась та же закономерность, которую я своими глазами наблюдал и в бригаде Гиля – расслоение личного состава таких частей на три, очень неравные численно категории.

Количество, так сказать, «идейных», убежденных и бескомпромиссных противников большевизма и советской власти всегда было, по-видимому, невелико, в лучшем случае, десяток-другой на батальон. Такие люди готовы были идти в союзе не только с Гитлером, хоть с чертом, но лишь бы против большевиков и особенно – против Сталина. Среди них были и такие, которым неважно было и за «что», лишь бы «против»…

Значительно более многочисленную группу составляли люди, поступившие на службу к немцам, желая получить возможность при первом удобном случае перебежать к своим, да еще с оружием в руках, да еще, при удаче, и не в одиночку, да и сотворив перед побегом что-нибудь для приобретения политического багажа. Эта группа была бы значительно многочисленней, если бы не слухи, родившиеся в первое время существования партизанщины, о том, что партизаны беспощадно и без разбора расправляются с перебежчиками, прошедшими службу в немецких частях, как с изменниками.

Но самую многочисленную и основную массу наших добровольцев составляли люди, которые просто спасали жизнь, ибо в лагерях военнопленных они были поставлены перед простым выбором – либо смерть от голода, либо запись в добровольцы. Большинство из этой категории добровольцев имело целью просто «пересидеть» войну, тем более что непосредственно на фронт, на передовые линии, русские добровольческие части в то время еще не выдвигались, а использовались для охранной службы в тылу. Эта третья категория добровольцев служила неисчерпаемым резервуаром для пополнения второй группы. Если кому-нибудь из той, второй категории добровольцев удавалось привлечь к участию в своем заговоре одного или несколько человек из «безразличных» и при этом уничтожить или силой захватить с собой при переходе кого-то из первой группы, т. е. активистов и непримиримых, то успех такого перехода в партизаны был обеспечен.

Именно по такой схеме строились многие переходы в бригаде Гиля, и вот, по рассказам отца Гермогена, я увидел, что то же самое, только в несравненно большем масштабе, происходило и в РННА.

Вся организация дела была построена немцами таким образом. Для начала было отобрано 200 человек пленных и помещено в особом лагере в местечке Вульхайде недалеко от Берлина. Они содержались как пленные, но в несколько лучших условиях, чем обычные пленные. Улучшение состояло в том, что их не доводили до голодной смерти, но из состояния хронического голода их так и не выпускали. Эти 200 человек в короткий срок были подготовлены в качестве агитаторов и вербовщиков и разосланы по лагерям военнопленных. Их задача была вначале выявлять среди пленных «обиженных» на советскую власть и именно таких привлекать на службу к немцам. Однако вскоре стало ясно, что такой принцип отбора не обеспечит требуемой численности, и вербовка началась среди всех, невзирая на политические настроения. Вербовщики, прошедшие краткосрочные курсы в лагере Вульхайде, затем в большинстве поступали в формируемые батальоны в качестве офицеров на взводы, иногда – на роты. Сам же лагерь Вульхайде продолжал существовать, пропуская через себя новые и новые партии вербовщиков.

Когда РННА была сформирована и размещена несколькими гарнизонами в Осинторфе и его окрестностях, под эмигрантским командованием началась политическая обработка личного состава его новым командованием.

Отец Гермоген привел мне два образчика пропаганды, достаточно ярко рисующие основную идеологическую линию воспитания личного состава русских войск на немецкой стороне, как понимали эту линию офицеры-белоэмигранты. Зондерфюрер С.Н. Иванов разъяснял: «Москву будут брать не немцы и не японцы, а мы, русские. Сами же будем наводить там порядок. Поэтому после завершения формирования наша армия должна занять один из участков фронта для борьбы против советских войск».

У меня не было в то время оснований сомневаться, нет их и сейчас, в искренности веры наивного зондер-фюрера Иванова в то, что немцы «разрешат» русским «самим взять» Москву и «навести там порядок». Людоедский приказ Гитлера о полном физическом уничтожении Москвы после ее взятия уже существовал в то время, но не был широко известен даже в кругах немецкого офицерства, не только русского. Это сейчас, через 35 лет, мы видим, какое идиотски-издевательское звучание имели призывы, подобные только что рассказанному в свете тех знаний, которыми мы располагаем о действительных истинно сатанинских планах Гитлера. Еще более определенно высказывался командир части полковник К.Г. Кромиади-Санин. В кругу подвыпивших господ офицеров, где были и эмигранты, и новообращенные бывшие командиры Красной Армии, он сказал: «Нам необходимо создать двухмиллионную армию и полностью вооружить ее. Немцы после войны ослабеют, тогда мы и ударим по ним. Возьмем власть в свои руки, восстановим в России монархию».