Но и противная, т. е. советская сторона, не дремала. Началось противоборство двух идеологий. Подпольщики и связанные с ними партизаны развернули громадную работу по разложению частей РННА. Отец Гермоген сказал, что эта работа, вероятнее всего, направлялась и координировалась из какого-то центра за фронтом. Не могло быть, чтобы только спонтанные действия местных одиночек могли так быстро привести к фактическому провалу всей затеи. РННА была разделена на гарнизоны «Москва», «Урал», «Байкал», расположенные в Осинторфе и поблизости от него. В состав этих гарнизонов, кроме пехотных, хозяйственных и других подразделений, входили также броневой и артиллерийский дивизионы.

Очень большую роль в разложении рядов РННА сыграл Е.В. Вильсовский, бывший учитель, служивший переводчиком у немцев и тесно «друживший» с офицерами РННА. Как оказалось впоследствии, он был связан с партизанами, подпольными советскими кругами и был организатором такого подполья в самом Осинторфе. По прямому указанию командира одной из крупнейших и активнейших партизанских бригад того района, Константина Заслонова, державшего непрерывную связь с Вильсовским, был организован подпольщиками первый значительный переход целого подразделения РННА в партизаны. Вся хозяйственная рота, несколько десятков человек, под командой старшего лейтенанта Базыкина (в действительности Якова Гавриловича Лебедева), перешла в партизаны. Это было в начале лета сорок второго года. 6 августа перешел целиком взвод, 11 августа – рота старшего лейтенанта Максютина, еще через несколько дней разведрота лейтенанта Князева.

Подробности деятельности подпольщиков стали ясны после того, как один из тех, кто был захвачен с собой ротой Базыкина из лиц, принадлежавших по «нашей» классификации к первой группе, т. е. группе «отъявленных», бежал из-под партизанского конвоя и вернулся обратно в Осинторф. Он и выдал многих, собиравшихся тоже переходить к партизанам, так как пока находился среди перешедших базыкинцев, многое узнал и услышал. Происшедший провал только ускорил течение событий. Не дожидаясь, пока всполошившиеся немцы похватают всех, не разбирая «правого и виноватого», ближайшей же ночью весь артдивизион, 115 человек с техникой и боеприпасами, заминировав и взорвав склады с вооружением, ушел в партизаны. Это было завершающим аккордом, закончившим короткую «эпопею» РННА. Немедленно последовали грозные приказы: отозвать несправившееся эмигрантское командование и впредь эмигрантов к работе с русскими частями не допускать; расформировать РННА на отдельные батальоны и передать их немецким полкам и дивизиям; привлечь для дальнейшего формирования русских частей и руководства ими в качестве русских офицеров бывших командиров Красной Армии, заявивших о своей готовности сотрудничать с немцами.

Противоборство двух идеологий – «белой» и «красной» – опять, теперь уж на моих глазах, явно закончилось поражением первой из них. Тогда я во всем видел вину немцев с их полной политической близорукостью, оголтелым и грабительским национализмом, со всей отвратительной системой нацизма.

Но меня интересовали и дальнейшие подробности, относившиеся к этой РННА. Я попросил отца Гермогена рассказать мне продолжение. Оказалось, что в штабе группы армий «Центр» оставались еще офицеры, разделявшие взгляды их бывшего начальника фельдмаршала фон Бока и противодействовавшие некоторым установкам нового командующего фельдмаршала фон Клюге.

Когда фон Клюге, разъяренный провалом идеи создания РННА, приказал прекратить формирование русских соединений больше батальона, двое офицеров его штаба – генерал-майор фон Треско, начальник оперативного отдела штаба группы армий «Центр» и майор Герсдорф, начальник разведывательного отдела этого штаба – решили летом 1942 года создать так называемое «пробное соединение» – русскую бригаду и передать командование этим «пробным соединением» генерал-лейтенанту Георгию Константиновичу Жиленкову и полковнику Владимиру Ильичу Боярскому. Основой для формирования этой бригады и должны были послужить части РННА.

Но и из этой идеи ничего не вышло. Когда стало известно, что вступает в силу приказ Клюге о расформировании бригады на отдельные батальоны, включаемые в состав немецких полков, Жиленков и Боярский, ссылаясь на соглашение, достигнутое ими на переговорах с фон Треско и Герсдорфом, отказались от дальнейшего участия в этом деле и заявили, что никогда не давали согласия быть немецкими наемниками, а только союзниками. Фон Клюге объявил их бунтовщиками и приказал отдать обоих под суд, но их покровители Треско и Герсдорф сумели упрятать Жиленкова и Боярского сперва в лагерь военнопленных, потом, как военнопленных же, перевести в другой лагерь, находившийся уже в подчинении других инстанций, не штаба группы армий «Центр», и таким образом спасти обоих.

Меня очень удивила эта история, даже показалась маловероятной, потому что у нас, в нашей системе, подобного бы осуществить никому не удалось. Но отец Гермоген заверил меня, что у немцев это легко проходило, так как у них нет такой абсолютной централизации, как в советской государственной системе, различные ведомства и министерства внутри своих сфер могут допускать и отдельные «вольности», и соперничать и враждовать друг с другом, и даже вставлять друг другу «палки в колеса». И все это уживается одновременно с врожденной и даже гипертрофированной приверженностью к дисциплинированности, послушанию и порядку. Позднее, потеревшись побольше на немецкой стороне, я много раз убеждался в правоте того замечания отца Гермогена.

Когда, немного более года спустя, в конце лета 44-го, во время разгула террора, объявленного Гитлером после неудавшегося покушения на него, я прочитал в списках казненных имена Треско и Герсдорфа, мне понятен стал их поступок в отношении Жиленкова и Боярского – значит, те два немца в штабе фон Клюге были давними и затаенными оппозиционерами и смелыми людьми. Судьба распорядилась жизнями всех четверых одинаково: каждой паре суждено было погибнуть от рук своих же – немцам летом сорок четвертого, русским – двумя годами позже…

И вот снова Жиленков на свободе и вместе с Кромиади, Сахаровым и другими эмигрантами опять формирует русскую часть. Теперь уж под прикрытием власовских идей объединения всех русских для борьбы с большевизмом. Как это оказалось возможно? Опять я приступил с расспросами к моему «просветителю» – отцу Гермогену. Он уверил меня, что то, что нам, людям с советским опытом, кажется невозможным, у немцев оказывается возможным, и вовсе не потому, что немцы «лучше» русских, а просто потому, что они «другие». Что-то иное, что легко осуществимо у русских, совсем недостижимо у немцев.

Мне было очень интересно слышать такие взгляды, я жадно впитывал в себя эти новые для меня истины.

Но еще более интересно было услышать рассказ о биографии самого Жиленкова. Выходившая в то время немецкая газета на русском языке для нас, надевших немецкие шинели, под названием «Доброволец» подписывалась «Ответственный редактор – генерал-лейтенант Г.Н. Жиленков». Материалами этой газеты мне часто приходилось пользоваться в пропагандистской работе в бригаде Гиля, мне очень импонировал тон этих материалов – не холуйский, освобожденный от подобострастия к немцам. Газета прибегала к упоминаниям о немцах только в случаях сообщения официальных материалов: сводок Верховного главнокомандования или в переводах с германских официозов. В остальном о русских делах писалось с чисто русских позиций и точек зрения, и это импонировало читателям, и к материалам «Добровольца» большей частью относились с доверием.