Дежурившая у дома Валя сразу узнала Толю Шумова. Фомичев представился сам: «Саша. Очень приятно!» Не задержавшись на крыльце, как были в снегу, партизаны вошли в сени. Валя спрятала две пары лыж под крыльцо, медленно пошла вокруг дома…

Через час вымывшиеся горячей водой на другой половине дома Шумов и Фомичев сидели за самоваром. Причесанные, раскрасневшиеся, они наслаждались теплом и простором настоящей комнаты. Только автомат и карабин в углу напоминали о том, что скоро опять в трудный путь, в лес, в землянку.

Евдокия Семеновна накормила гостей горячими щами, на тарелке горой возвышались еще теплые, пахучие пироги и лепешки. Партизаны были уже сыты, они поели и про запас, а Евдокия Семеновна все угощала:

— Ешьте, ребятки! Вот это пироги с картошкой и жареным луком. — И в который раз спрашивала Толю: — Так, говоришь, мать ничего, не болеет?.. Значит, партизаны совсем голодные?

— Не совсем. Кашицу из пшена варим.

Фомичев рассказывал Ивану Андриановичу о последнем рейде минеров. Когда он начал расписывать, как Шумов побывал в логове врага и добыл важные сведения, Толя сердито перебил его:

— Хватит, Саша! Дай о деле поговорить. — И обратился к Ивану Андриановичу: — Бормотов велел узнать, можно ли вам и дальше жить в Тупине? И еще: сколько у мельника муки и как ее можно вывезти?

Иван Андрианович помолчал, взглянул на Евдокию Семеновну и Женю, сидевших рядом на лавке, заговорил спокойно:

— Пока из Тупина уходить нам нет смысла. Немцы ищут Гореловых мать с дочерью, а у нас ведь целая семья. И фамилия другая. Солдат-надсмотрщик спокойный, ходить стал редко. Партизан принимать можем почти каждую ночь. Так и передай Александру Ивановичу. У мельника муки припасено восемь мешков, но увезти их нет никакой возможности. Дорога одна, под охраной. Способ один: я буду понемногу переносить муку к себе, а партизанам придется забирать ее и переправлять пешим порядком.

Потом Иван Андрианович рассказал о том, что сообщила в полдень Вера Прохорова. Однако ни о Вере, ни о Кате Колядовой он не упомянул — конспирация! Зато повторил два раза: Шумову в Осташево нельзя показывать носа.

От усталости, сытости и тепла партизан разморило, клонило ко сну. Евдокия Семеновна велела им лезть на печку. Фомичев взобрался первым. Толя подал ему автомат и карабин. Предупредил хозяев:

— В карманах полушубков гранаты, с запалами.

— Ничего, мы их трогать не будем, — сказала Евдокия Семеновна.

С улицы, озябшая и в снегу, вошла Валя. Женя стала надевать пальто — на дежурство. Толя сказал решительно:

— Я пойду охранять. Спать мы будем по очереди.

Иван Андрианович взял его за плечи, сказал сердито:

— Не дури, парень! Мы целыми днями в тепле. Нам тоже свежий воздух нужен…

Задолго до рассвета Шумов и Фомичев тронулись в обратный путь. На паре лыж медной проволокой привязали перекладины, положили мешок муки. Сверху укрепили корзину с лепешками и пирогами. Один шел на лыжах впереди, торил след, другой сзади тянул поклажу.

Иван Андрианович с метлой под мышкой проводил партизан до оврага. На обратном пути к дому он замел все следы. Вьюга стихала, но снег еще шел. К рассвету все будет бело, чисто. Не останется никаких улик.

30

Только к полудню Фомичев и Шумов вернулись в лагерь. Они выбились из сил, пробираясь по сугробам. Бормотова в отряде не было, командира Проскунина тоже: на рассвете он увел группу партизан минировать дороги. Охрану лагеря в этот день возглавлял комиссар Горячев. И Толя подробно доложил ему обо всем, что велел передать Бормотову Иван Андрианович. Однако «забыл» разведчик сказать о том, что ему, Шумову, нельзя ходить в Осташево. Давно Толя рвался в разведку, но все не разрешали. А доложи он такое, то, пожалуй, не только в Осташево, но и в окрестные деревни ходить не позволят. А дружок Вишняков, наверно, собрал кучу важных сведений. Может, он знает уже и о судьбе Шуры Вороновой. О «работе» старосты Кириллина и предательницы Болычевой надо узнать. Уверен был Толя, что нужны, очень нужны эти сведения. И верил он в свои силы: ведь не раз встречался с врагом, ничего, выходил из воды сухим.

Не в чем упрекнуть комсомольца-разведчика Анатолия Шумова. Не сделал он ни одного промаха, ни одной ошибки, когда выполнял последнее боевое задание. Враги не смогли его выследить, не смогли перехитрить. Нелепая случайность, как шальная пуля, настигла юного патриота…

Воскресенье в Осташеве базарный день. До войны сюда, на базарную площадь, из деревень съезжались колхозники, продавали продукты, поросят, птицу. Домохозяйки часами судачили. Девушки приходили за подсолнухами, тыквенными семечками, просто так. Где девушки, там и парни с гармошкой. Смех, шутки, веселье…

Сейчас на месте базара тихо. Единственная тропка ведет к остаткам прилавка: навес гитлеровцы разобрали на дрова. За уцелевшей доской на двух стойках — старухи. Одна торгует солеными огурцами, перед другой на тряпице сушеные грибы.

Подошел паренек в рваном полушубке, в надвинутой на глаза кубанке; положил на прилавок метлы из березовых прутьев. Стал ждать покупателей.

Но покупателей не было. Паренек притоптывал на месте, все время поглядывая на перекресток шоссе — Волоколамск — Осташево — Руза. Простояв часа полтора, продрогшие старухи ушли. Шумов (это был он) остался один. Накануне командир разрешил ему наконец пойти в разведку. Узнать хоть что-нибудь о Вороновой была первая задача. Вторая задача — при случае установить, какие части размещались теперь в Осташеве.

— При случае, — повторил командир, объясняя задание. — Это значит — на рожон не лезь!

Именно потому, что опасность была велика, Толя пришел на базар: крадучись по селу не пройдешь, а здесь, на виду у всех, не каждому придет в голову искать партизан.

Покупателей все не было. Надежды Толи услышать что-нибудь на базаре не оправдались. Витя Вишняков — вот кто нужен. Но как его повидать, если дом Вишняковых под наблюдением гестапо? Не только сам попадешься, но погубишь и друга, и его родных.

По тропинке к базару шел старик. Фигура знакомая. Где-то его Толя видел.

— Чем торгуешь, касатик? — издали спросил дед.

«„Касатик“! Постой, постой, так это Савельич…» Все ребята в округе знали этого расчудесного старика, который с незапамятных времен работал истопником в педучилище.

— Подходи, дедушка, товар отличный! — крикнул Толя.

— А и впрямь, касатик, товар хоть куда, — сказал подошедший Савельич, разглядывая метлы. — Самый наиважнейший сейчас товар, потому как дерьма кругом страсть сколько наплыло! Всю эту немчуру проклятую… Погоди, соколик, а ведь ты и есть… То-то я гляжу, обличье