– Не открывать!

– Ой, Галя, детка, зачем же ты встала? – закудахтала мать.

– Мам, кто там? – зашептала Галина и, поймав на лету бабулину руку, судорожно вцепилась в нее.

– Женщина какая-то.

– Потише говорите…

– Галя, ты иди ложись, мы сами разберемся.

Галину трясло.

Она хотела было оттолкнуть прилипшую к двери, возбужденную от переполнявшего ее любопытства мать, но вместо этого зашептала:

– Мам, как она выглядит?

– Ну как… Обычная, зачуханная такая, типа бомжихи, – бросила через плечо мать.

– Не открывать!

Живот Галины, похожий на большой резиновый мяч, завибрировал кругами, щеки стали белее мела.

Бабуля встревожилась:

– Пойдем, я тебя провожу…

– Не открывать дверь, не открывать! – на одной ноте отстукивала Галина.

– Мы не откроем… Пойдем, милая, в комнату.

Через час, когда Галина уже была накачана изрядной порцией успокоительной микстуры, из магазина вернулся Мигель.

Она слышала, как всполошенная мать внушала ему, что необходимо как можно скорее связаться с врачом.

Дверь в спальню приоткрылась.

Мигель загнул простыню и присел на кровать.

– Галя…

Она открыла глаза.

Увидев совсем близко измученное бессонницей и ставшее уже ко всему безразличным лицо, она снова залилась тихими, бессмысленными слезами.

Ей хотелось спросить, осталось ли в нем еще хоть что-то от страсти и нежности, которые вознесли ее и позволили забыть все, что с ней было.

Куда исчезла музыка, которую он играл для нее в этой постели?

Кто ее украл?

Где она теперь рвется, стонет и воскресает?

Но вместо этого она прошептала:

– Давно ты знаком с этой Марусей?

– О господи, Галя… Я же говорил тебе позавчера и вчера. Она взяла у кого-то мой номер… Я никогда ее раньше не видел!

– Да?

– Да.

Он тяжело вздохнул, поглаживая ее разметавшиеся по подушке, слипшиеся от пота волосы.

Галина поймала его руку, приоткрыла рот и стала один за другим захватывать губами и покусывать пальцы любовника.

Но это пространство было ничье.

Уже не ее, еще не другой.

Через несколько минут она наконец сдалась и уснула.

– Что у нас не так?

Валерий Павлович открыл дверь и тотчас, на пороге, заключил Самоварову в объятия.

– Все так.

– Я же чувствую, что-то поменялось, тебя неделю не было… Возьми и просто скажи мне – что не так?

С площадки, из квартиры напротив, тянуло нафталином и кислыми щами, в квартире слева ведущая популярной программы с напором массовика-затейника убеждала кого-то немедленно встать и ходить по кругу, по лестнице, громко матерясь, сбежали девчонки-подростки, лифт дернулся в конвульсиях – сейчас он остановится на этом или соседнем этаже.

– Валерий Павлович, закрой дверь.

Он пропустил просьбу мимо ушей и не выпустил ее из объятий:

– Так что?

Самоварова толкнула свободной рукой дверь и, убедившись, что она закрылась, выдохнула:

– Я постоянно лгу дочери…

– Это так сложно?

– Это неприятно.

– А мужу ты лгала?

Она зависла взглядом на цветастых обоях, вспомнила, что ничего особенного ей сегодня не снилось, и нехотя ответила:

– Не лгала, нет… Скажем, так: не говорила ему то, что могло сделать больно.

– Хм… А в чем разница?

– Да ни в чем на первый взгляд, но она есть.

– Не понимаю тебя.

– Ложь – это всегда некая намеренность, продуманная заранее… Но ведь у каждого из нас существует своя личная правда, на которую мы имеем право, как я уже стала это сейчас понимать. И не всегда такая правда нужна близкому человеку.

– А мне ты лжешь? – Он широко улыбнулся и попытался повернуть разговор в шутейное русло.

– Да не успела я налгать тебе, Валер… Но если так хочется – я могу! – невесело хмыкнула в ответ Варвара Сергеевна, освобождаясь от тепла его мягкого свитера и гладкой, свежевыбритой щеки. – Дай мне обувь-то снять, господин помощник следователя.

– А ты мне возьми и налги! – вдруг дерзко выкрикнул из него совершенно другой человек.

«Боже… Да он что-то серьезно переживает».

Самоварова опустила на пол тяжелый пакет и потрясла затекшей рукой.

По дороге к нему она купила у старушки на улице три килограмма яблок – забрала все, что было.

– Налгать? Но я не вижу в этом смысла… Человек лжет, как правило, тогда, когда обороняется. Пожалуйста, возьми пакет, там яблоки.

Не став, как обычно, развешивать плащ на плечики, Варвара Сергеевна кинула его на столик в прихожей и быстро прошла на кухню.

– Тебе здесь нечего опасаться, – раздалось за спиной.

– Угу… Из яблок шарлотку, может, сделаем?

– И что говорит твоя дочь?

Варвара Сергеевна внимательно посмотрела на своего друга. Глаза его выдавали: опять полночи не спал…

Что он делал, о чем думал?

Опять резался до утра в преферанс?

Она слышала, что на некоторых сайтах можно на этом прилично заработать. А можно и потерять.

Еще он рассказывал, что пару раз в месяц ходит куда-то играть «вживую».

– Валер…

– Да?

– Ты что, поговорить сегодня хочешь?

Но момент, расшитый звездами акробат, уже сорвался вниз и, опережая реакцию зала, приземлился в привычном, бытовом.

Валерий Павлович сконцентрировал внимание на яблоках и принялся с таким ожесточением разбирать пакет, будто яблоки, нежные, с розовыми полосатыми бочками, со сладкой кислинкой под тонкой кожицей, могли заговорить и прояснить тяготившую обоих недосказанность.

Попалась парочка подгнивших, и он отложил их в сторону.

– Да, Варь, если хочешь, можно и поговорить. Решай сама…

Перед ней стоял немолодой мужчина, который вовремя платил за квартиру, три раза в неделю работал психиатром в районной поликлинике, иногда читал книги и делал по утрам зарядку.

– Смешно это все, Валер…

– Что смешно?

Яблоки раскатились по столу и начали падать на пол.