– Мы с тобой смешны. Не замечаешь?

– Варь, я сейчас сварю кофе и уйду… Компьютер в твоем распоряжении. Ну что ты сразу надулась? Мне надо отбежать на пару часов, вернусь – придумаем обед и что с яблоками твоими делать, тоже решим.

Она промолчала.

Входная дверь тихо закрылась.

Самоварова достала из сумки и скомкала пустую сигаретную пачку, открыла дверку под раковиной и наткнулась на переполненное мусорное ведро.

«Такой всегда аккуратный, а мусор сегодня не вынес».

Пытаясь вытащить пакет с мусором, Варвара Сергеевна неловко зацепилась им об угол ведра, и часть содержимого просыпалась на пол.

Она нашла чистый пакет и стала совком перекладывать в него уже неприятно пахнувший мусор.

Внимание привлекла скомканная, свежая с виду бумажка.

Почти машинально, в силу профессиональной привычки, Самоварова ее развернула.

Это был результат анализа на различные половые инфекции.

Анализ сдавал Валерий Павлович М., пятидесяти девяти лет, и сдавал он его через два дня после их физической близости.

Варвара Сергеевна собрала с пола мусор и закатившиеся под стол яблоки и дрожащей рукой переписала результаты анализов себе в блокнот.

Открыла окно и закурила.

Где-то совсем рядом, скрытый разномастными, грубо и нелепо соединенными домами, шумел проспект – опасное море. Хищники всех мастей и рыбешки помельче в этот поздний утренний час неслись по нему добывать, отбирать, манипулировать и вводить в заблуждение.

Затушив окурок, Варвара Сергеевна, не зная зачем, открыла дверцу холодильника.

На полках в аккуратном порядке были разложены яйца, как минимум три вида сыра, несколько видов колбасы. Сквозь натянутый целлофан за ней подглядывал большой кусок нежнейшей телячьей вырезки.

Вместе с Анькиной скромной, но стабильной зарплатой и ее пенсией им не хватало даже на треть такого изобилия.

Что она тут делает?

Хозяин квартиры вовсе не обязан рассказывать ей свою правду.

С отвращением допив остывшую коричневую жижу, Варвара Сергеевна направилась к компьютеру, чтобы наконец поработать.

Роды прошли на удивление легко.

Все та же почти-подруга-врач устроила своими хлопотами и дарами Галины так, что в родильном отделении Института акушерства и гинекологии роженицу ждали практически с распростертыми объятиями.

Единственное, что не переставало выводить Галину из себя, так это то, что почти в каждом обращении к ней медперсонала сквозила чрезмерная обеспокоенность, связанная с ее возрастом.

Когда у нее в очередной раз брали кровь, круглолицая, полноватая, ловкая в движениях и простая в общении медсестра, увидев в карте цифру «тридцать семь», захлопотала пуще прежнего.

Галина не выдержала:

– Что вы так смотрите! У меня уже есть ребенок. У вас здесь полно тех, кому за сорок, и у кого вообще первые роды. Их и записывайте в старородящие!

– Ну что ты, милая, что ты… Не нервничай, тебе нельзя! Никому нельзя…

В запахе обеззараженной пустоты отдельной палаты и казенной еды, проникавшем с больничной кухни, в запахе чужих домов, шлейфом тянувшихся от халатов женщин-кенгуру, мелькавших в дверях палат или толпившихся у процедурной, Галина не выдержала и двух дней.

После очередного УЗИ, с трудом переставляя отекшие ноги по лестнице, она поднялась в кабинет заведующей отделением.

Несмотря на строжайший запрет на курение во всем здании, в кабинете ощутимо пахло табаком.

Здесь явно курили так часто и давно, что даже настежь открытая форточка не спасала от запаха, въевшегося в стены и шторы неуютного, вызывавшего тревогу кабинета.

«Вот же твари двуличные! А нас за лишний стакан жидкости пинают».

– Слушаю вас.

Галина развела ноги и, не дожидаясь приглашения, тяжело присела на стул.

– Не могу я больше, сил моих нет… Сделайте мне завтра стимуляцию родов.

– Хм… Какая ты прыткая! Чего у тебя там в руках, УЗИ? Давай!.. Что ж, роды не сегодня-завтра должны начаться, запасись терпением и жди схваток.

– Не могу я больше в клетке этой… Поймите меня как женщина женщину… Домой я хочу побыстрее! У меня каждый час здесь за неделю.

– В клетке… У нас, между прочим, одно из лучших родильных отделений в стране, – насупилась заведующая. – А… так ты от Жени, да? Ждет тебя кто дома?

– Дочка… И мать с бабушкой.

– Я не про это.

– Ждет, надеюсь, – неохотно уточнила Галина.

Заведующая сделала странный жест красивыми, тщательно выщипанными и прокрашенными бровями и процедила сквозь зубы:

– Вот и хорошо, раз ждет.

Под взглядом холодных глаз, прекрасно изучивших ту составляющую жизни, что скрыта от большинства людей, Галина вдруг почувствовала себя совершенно голой.

Заведующая, будто садистка, продолжала играть бровями и не думала прекращать допрос:

– И что он, небось, моложе?

– Не намного.

– У… И ребенок его?

– Его, конечно, чей же еще!

– Ну, милая моя, знаешь, как бывает! Я чего здесь только не насмотрелась: и чужим свою фамилию, случается, дают, и от своих сплошь и рядом отказываются.

Тонкими нервными пальцами левой руки, на которой искрились зеленым и синим два недешевых перстня, заведующая схватилась за выдвижной ящик стола, но тут же опомнилась и передумала.

Покрутив в руке шариковую ручку, она прикусила ее кончик бордово-красными губами.

– Расписаны?

– Нет пока… Собираемся.

На Галину надвигалась тяжелая, уже такая привычная за последние недели волна, задень ее слегка – прорвется мигом, накроет удушливыми, неконтролируемыми слезами.

– Э, да ты успокойся! Не вздумай это!

Ручка-сигарета задергалась во рту заведующей.

– Стараюсь…

– Иди. Вечером к тебе придут и что-то скажут… Ты же от Жени, да?

– Да.

На столе заведующей пискнул мобильный, и она, еще крепче захватив ручку своими сильными губами, как-то слишком поспешно его схватила.

Что-то в нем прочла и снова сделала странный жест бровями.

Махнула рукой в сторону Галины, будто от навязчивой птицы отмахивалась:

– Ну ты иди, иди в палату! – а другая рука вцепилась в ящик стола.

По всем этим ничтожным, но верным признакам Галина поняла, что у хозяйки и этого королевства не все гладко в личной жизни.