Спрятавшись за одной из портьер, она напряженно вглядывалась в происходящее на сцене.

Как правильно она рассчитала время!

Репетиция продолжалась.

И сразу, как ладонью наотмашь, безо всякого снисхождения, она увидела то, зачем пришла.

Тонкая, извивающаяся, смуглая танцовщица со сценическим псевдонимом Катрин бесстыже забросила ногу на бедро Мигеля. Вторую она завораживающе красиво оттянула назад и, закинув кудрявую голову, поддерживаемая своим мускулистым партнером, парила в захватывающем дух кружении.

Взвизгивала в конвульсиях скрипка, и если бы не гармошка, которая пыталась ее заземлить, казалось, своей энергией скрипка могла бы пробить стены зала.

Против воли Галина залюбовалась происходящим: так восхитительна была музыка, так совершенны оба танцора.

Но вдруг ударили прощальными аккордами тарелки, и все разом стихло.

Девушка спрыгнула, Мигель приобнял красотку за плечи и, как показалось Галине, слишком горячо поцеловал ее в губы.

Под одобрительное улюлюканье танцоров Катрин еще пару раз грациозно крутанулась на сцене и легкой пушинкой улетела за кулисы.

Следом за ней поспешили остальные, включая Мигеля.

Галину овеял ветерок сказочно красивого, глубокого аромата.

Сосредоточившись на танцорах, Галина не заметила, как кто-то проник в закуток. Застигнутая врасплох, она смутилась и прикрыла огромный живот краешком портьеры.

– Ой! Здрасте! Круто как, да?

Обладательница чудесного аромата была так же хороша, как ее духи. Гладкое, фарфоровое, с идеальными чертами личико, длинные темные волосы, собранные в высокий хвост.

– Здравствуйте… А вы кто?

– Я? Да так… – стушевалась девушка. – Я журналистка, Маруся. Мне бы Мигеля найти…

Сердце Галины бешено застучало.

Дышать было нечем.

– Зачем он вам?

– Да понимаете… Я любительница латино-американских танцев, это мое хобби. Так вот, наше танцевальное сообщество хотело бы узнать… Мигель ведь и аргентинское танго преподает, так? Мы хотели подробнее узнать о технике «мертворожденного» болео[1] и прочем…

Перед глазами все поплыло, и Галина вцепилась в портьеру с такой силой, что палка, на которой та висела, крякнула и начала трещать.

– Вам что, плохо? Подождите, давайте вот так, я помогу… Надо отсюда выйти! Ой, господи, да вы же… А я в потемках и не поняла…

Девушка открыла дверь.

– Кто-нибудь! – закричала она в коридор.

Вскоре на пороге показалось бесформенное существо с торчащей из-под мышки шваброй.

«Должно быть, новая уборщица», – подумала Галина, жадно ловя губами прилив гадкого, но такого спасительного сейчас воздуха.

Существо нагнулось и дернуло за шпингалет. Открылась вторая половина двери, в закуток хлынул свет. Темно-синие портьеры сделались бордовыми, а на лице девушки появились морщинки, лишив ее неземного очарования и прибавив десяток лет.

Галина оперлась было на протянутую руку перепуганной журналистки, но тут существо со шваброй расправилось во весь рост и что-то сбивчиво промямлило насчет того, что надо бы вызвать «скорую».

Ноги Галины сделались ватными.

Перед ней стояла бомжиха из кафе.

* * *

Вторые сутки Галина не вставала с постели.

На ее прикроватной тумбочке выстроились, как нарушившие дисциплину солдаты – не по росту и как попало, – разномастные пузыречки и чашки с отварами и микстурами.

Окна в спальне были наглухо зашторены.

Если выбирать из двух зол, то для Галины, когда она не спала, пялиться в цветастую стену с обоями было лучше, чем позволить проникнуть в комнату унылой, намертво застывшей серости февраля.

Несмотря на полный упадок сил, ее внутренний контролер оставался на посту.

Сквозь обрывочный, поверхностный сон Галина слышала все, что происходило в квартире.

Не проработав и недели после очередного больничного, мать взяла отпуск.

Она и бабка уже переночевали здесь ночь и, судя по всему, намеревались остаться надолго.

Сегодня ранним утром Галина слышала, как Катюша, напуганная ее нездоровьем, плакала, ругалась с матерью и не хотела идти в школу. Галина зарылась с головой в подушку.

А мать, до тошноты громко и четко, раза три повторила отменившему уроки Мигелю, что необходимо купить в магазине и аптеке.

После, с перерывами, хлопала входная дверь – это бабуля с очередной чашкой кофе в руке шаркала курить на лестницу.

Мать чаще остальных заглядывала к Галине в спальню, подходила совсем близко и беспардонно, в своей обычной манере, нарушая границы личной территории, подолгу нависала над ней, выжидая. При этом она задавала один и тот же дурацкий вопрос:

– Ну ты как?

На сей раз Галина не выдержала и сорвалась:

– Мама, да оставьте вы меня в покое! Твари вы бесчувственные, эгоисты!

– Галя, деточка, что ты… Уж так-то зачем? Все-все, ухожу! Если тебе что-нибудь нужно…

– Мне ничего не нужно!

Мать, прикрыв дверь, еще долго о чем-то тревожно шепталась в коридоре с бабкой, как заговор плела.

Когда шум в квартире стих и остался лишь в равномерном дыхании воды, текущей по батареям, да в отдаленных, почти неразличимых голосах из телевизора в соседней комнате, веки Галины снова стали слипаться.

Грезилось ей, будто птицы за окном запели.

В их едва слышной, кружевной, но слаженной песне задрожали недавние образы.

Вот проступили капельки пота на лбу у мальчика-бога, во влажной каннской ночи мелькнули смуглые руки, хрустнули крахмалом простыни, почернела бесконечность моря, а еще, совсем немного, добавилось, как в самолете, головокружения, и быстро растворилось в соленых волнах неба…

И вдруг, будто чашка вдребезги разбилась, раздался звонок в дверь.

В коридоре началось движение.

– Не знаю кто… Может, забыл чего амиго наш…

– Так у него ключи есть! Знает же, что Галка спит…

– Так ты в глазок посмотри.

– Там женщина стоит.

– Что ей нужно?

– Откуда мне знать? Стоит и молчит. Странная какая-то.

– Сейчас жуликов полным-полно по квартирам шляется, пенсионеров обманывают, только и пишут об этом.

Птицы исчезли.

Галина подскочила.

Бросилась босая, расхристанная, задевая за углы, в коридор.