наставника. Черные, мелко вьющиеся блестящие волосы, стянутые на затылке в низкий хвост. Широкая переносица, чуть приплюснутый нос, узкий, как трещина в скале, рот с твердыми губами, выступающий тяжелый подбородок.

Вздернутая углом бровь придавала лицу Ригана насмешливо-надменное выражение. Хотя возраст дрессировщика приближался к полувеку, под плотной кожей играли выпуклые твердые мышцы. И Бренн почуял, что обманчиво ленивые движения Джерга Ригана скрывают стремительную хищность тсаккура. Одет сургач был очень просто — в свободные холщовые штаны и безрукавку, на ногах — короткие мягкие сапоги со шнуровкой, на поясе — широкий ремень с петлей, где висел короткий чекан.

Серые глаза, казавшиеся очень светлыми на фоне темной татуированной кожи, цепко обежали шеренги порхов. Дрессировщик, не напрягаясь, начал говорить в небольшой медный рупор, и его низкий хрипловатый голос слышали все.

— Чтобы стать кортавида, порхи проходят два этапа. Первый этап — это свежаки. То есть, сырое мясо. Этап дрессировки свежаков длится около полугода, — размеренно произносил Джерг Риган из раза в раз повторяемые слова.

— Это время отпущено свежаку, чтобы приобрести нужные умения. Тот, кто выдерживает, переходит на второй этап и становится живцом, то есть, червем, кормом для рыб, — сургач вскинул подбородок, равнодушно глядя на стоящих вокруг бассейна юношей. — Приобретенные во время дрессуры навыки порх показывает на Игре, и если он уцелеет и не покалечится, то вместо номера ему дается кличка. Это значит, что живец перешел в разряд кортавида. Таким образом, из-под земли, где ползают черви, он имеет возможность выйти на свет, где живут люди.

Говоря последние слова, Хрящ посмотрел вверх, где над Скотным двором стояли казармы и дома бойцов. — И потому, чем больше порх выкладывается на дрессировке, тем больше у него шансов уцелеть на Игре и получить статус кортавида. Дальше все зависит от способностей, удачи и воли Жизнедателя.

Сургач повернулся к воспитателям и надсмотрщикам, отдавая приказы. Рабов разделили на группы по двадцать «голов», и к каждой группе слуги притащили длинные тюки из грязной холстины. Судя по тому, что тюк несли двое мужчин, Бренн понял, что он довольно увесистый. Что там может быть? Тренировочное оружие? Зачем его заворачивать? В это время Джерг Риган начал ходить между отдельными группами, что-то объясняя порхам, которые стояли на коленях, плотно сгрудившись вокруг тюков. Остальным свежакам, ожидающим урока наставника, Шило приказал отжиматься и заниматься растяжкой. Мышцы, уже вчера дошедшие до предела, взвыли. Бренн не смог отжаться даже полсотню раз, и, как остальные, хрипел под сапогом надсмотрщика, вдыхая вместо воздуха песок. Мучения закончились, когда к ним, наконец, подошел Хрящ и велел встать вокруг свертка на колени. Бренн напрягся, увидав на грязной холстине темные бурые пятна…

— Баба дышит животом, как животное, — начал дрессировщик, не повышая голос, — а мужчина, как человек, — грудью. Свежаку-порху, чтобы дольше продержаться под водой, надо научиться дышать, как баба. — Наставник внимательно обвел взглядом лица учеников-порхов: — Чтоб лучше понять, надо увидеть.

Синекожий слуга, не сводящий глаз с лица сургача, тут же развернул сверток, и Бренн, как и остальные, невольно отшатнулся, увидев обезглавленный труп. Но Шило, растянув узкий рот в подобие улыбки, и вбивая каблук в спины свежаков, приказал им подползти на коленях как можно ближе к покойнику. Слуга серповидным коротким ножом умело вспорол грудную клетку мертвеца от ключиц до пупка, не затронув сизых петель кишок. Обнажились сероватые губчатые лепешки легких и лиловая полость взрезанного желудка. Тяжелый запах, вырвавшись из мертвого нутра, забивал ноздри, вызывая тошноту.

— Вот эту подвижную перегородку научники называют диафрагмой, — Риган, не нагибаясь, ткнул поданной рабом длинной указкой в хрящевато-белую пластину, что отгораживала легкие от желудка, — она движется при вдохе и выдохе…

Бренн пытался вникнуть в слова сургача, но мерзкий трупный запах, казалось, пробивался через нос прямо в мозг, мешая сосредоточиться. Ничего, — встряхнул он самого себя, — тебе не привыкать — горы тухлой рыбы на оконечности Старого порта, куда выводят переулки Канавы, тоже не пахнут розами. Просто надо сглотнуть и вдохнуть вонь — тогда через пару минут нос привыкнет, и тошнота отступит. Сработало. Покосился на побледневшие искривленные лица вокруг. Кто-то задерживал дыхание, кто-то дышал открытым ртом, чтоб не проблеваться. Только Гайр не показывал слабости.

— Чтобы набрать побольше нового воздуха, сначала нужно выпустить старый. Весь. Для этого, при выдохе надо поджать брюхо. Тогда диафрагма сдвинется вверх, выдавливая из груди дурной воздух.

Раб привычно сдвинул пальцами хрящевато-пластинчатую ткань вверх, и Бренн чуть не подавился кислой слюной от дурноты.

— Ясно? — Из толпы Хрящ выдернул взглядом Бренна, шлепнув его по плечу указкой, — что ты понял, порх?

Не поднимая глаз выше пояса наставника Бренн неуверенно ответил: — Понял… господин, что похожее случается, когда бьют поддых, и потом бывает трудно вдохнуть…

Не глядя на Бренна и щурясь на далекий горизонт, сургач отрицательно качнул головой: — Не понял. При ударе поддых диафрагму просто напросто отшибает, и потому, как бы не пыжился, ни вдохнуть, ни выдохнуть сразу не удается.

Дрессировщик повернулся к порхам. — Перед тем, как набрать воздух, делают долгий выдох, поджимая пузо и сдвигая диафрагму вверх. Потом глубоко вдыхают, расслабляя живот. В этот момент диафрагма опускается, и, стало быть, воздуха в легкие наберется больше.

Слуга по знаку Хряща начал показывать, как это происходит, и сдвинул перегородку вниз, сдавив сизые петли. Кишечные газы рванули из брюшины, и нескольких свежаков тут же вывернуло наизнанку. Кудрявому Вилки сильно не повезло — он не успел отвернуться и сблевал прямо на внутренности мертвеца и на сапог стоящего рядом Шила. Джерг Риган лишь приподнял бровь, отходя к другой группе, а Шило взбесился не на шутку. Пока синекожий слуга торопливо оттирал его сапог, он резко вжал Вилки лицом прямо в подгнившие легкие трупа, и держал, пока двое надсмотрщиков крепко стягивали веревкой два тела — хрипящее живое и тихое мертвое.

— Надеюсь, до захода солнца, ушлепок привыкнет к этому чудесному аромату, — раздувая ноздри, Хис Яппар пристально оглядел лица рабов, выискивая намек на усмешку. — А если не привыкнет — ему в глотку забьют все говно, которое найдется в кишках дохлятины!

Вилки мычал и дергался, пытаясь отвернуть голову, чтобы не дышать смрадом, но его продолжало выворачивать, и он уже давился, глотая и слизистую гниль, и собственную рвоту. Хис Яппар пару минут понаблюдал за его мучениями, затем повернулся к остальным, и по его знаку всех погнали к воде. Вилки оставили лежать под палящим