– «Нашёл инвестицию процентами…». – Он неверяще глядел на экран. – Проклятый Т9!

– Севка весь в своих делах, вот мы и пошли тебя искать, раз ему всё равно, – выглянул из-за Славки Вовка.

– Так это… пацан нам названивал? – обалдело протянул Миха. – А чего тогда он не отца, а этих вот требовал? – Он кивнул на Петьку с мамой.

– Чтоб мы не поняли, кто ему на самом деле нужен, – процедил очкатый. – Детективов начитался.

Сева искренне обиделся. Во-первых, ничего он не начитался, у него практического опыта побольше, чем у их ручного «недоблюстителя порядка». А во-вторых, он всех вернуть хотел!

– Погодите… Это ж выходит… Колька наш… с каким-то пацаном сговорился? Чтоб нам долю не отдавать? – ошеломлённо вскинулся Миха.

– При чем тут Коль… – начал было очкатый и вдруг замер с полуоткрытым ртом. – Ну да… а какие деньги они тогда не поделили? – Он взмахнул Славкиным телефоном. – Колька с ума сошёл? Зачем ему пацан? Колька, скотина, выходи! – вдруг заорал он. – Сейчас же!

От крика звенело в ушах, даже показалось, что в ответ прозвучал едва слышный, задушенный возглас… но дальше была тишина.

– Колька! Не знаю, что ты задумал, но отобрать мою долю никому не дам! – Он яростно повернулся к отцу: – Ты! Вели своему старшему выходить! И тащить сюда наши бабки! Иначе младших у тебя не будет!

Полицейский выразительно щёлкнул курком.

Отец поднял голову, угрюмо глядя на очкатого:

– Он меня не очень-то слушается, старший. А если б слушался… я б велел ему не выходить! – вдруг во весь голос рявкнул отец. – Сиди где сидишь, Севка, иначе нас точно убьют!

Очкатый ударил отца под дых. Отец захрипел, сгибаясь пополам, вскрикнула Петькина мама, прижимая малыша к себе.

– Стреляй в него, Никитос! – завизжал Миха. – Пусть пацан увидит, как его любимого папочку пристрелят! Слышишь, ты! Выходи!

Палец Никитоса согнулся на курке.

Сева как примёрз к дереву, не в силах пошевелиться, сообразить, принять решение… У него же почти всё получилось… Если бы полицейский не оказался таким недоверчивым… Если бы братья не шастали по посёлку…

– Та шо ж вы творите, бовдуры, хиба можно так детей пугать! – Вылетевшая из кустов тётка Оксана замахнулась на вооружённого полицейского набитой сумкой – из сумки выпала колбаса.

Полицейский замер недвижимо, испугавшись то ли тётки, то ли сумки, то ли колбасы… А может, деда Павла с дробовиком в руках.

– От хорошо, что вы так орали, а то б мы вас, глядишь, и не нашли! – прогудел дед Павло – дуло дробовика смотрело полицейскому в переносицу.

– Как это говорится: патовая ситуация? – Полицейский стремительно шагнул в сторону. Дуло дробовика дёрнулось за ним, но он уже остановился. Лицо его исказила кривая усмешка. – Только у меня преимущество. Выстрелите, я упасть успею… а вот пацаны нет. – И он кивнул на Славку с Вовкой, теперь стоящих точно между ним и дедом Павлом. – И стрельнуть успею – вот хоть в них! – Он кивнул на Петьку с мамой. – А ведь есть ещё Миха…

В руке у Михи звонко щёлкнул раскладной нож.

– Я за своё бабло уже в клочья резал… и ещё могу, – без обычной гнусавости отчётливо сказал он… и мягко шагнул в сторону отца.

– Что ж вы за люди такие! Уж думал и не встречу таких никогда! – бледнея до синевы, до дрожи в пальцах, вдруг простонал дед Павло. – От того, что тут спрятано, никому счастья не будет, только беды!

– Колян что, со всем селом поделился, где наше бабло лежит? – пробормотал очкатый.

– Ваш Колян – Слепчук! – рявкнул дед Павел. – Вы, хлопцы, не понимаете, чего это значит?

– Слепчук! И я не понимаю, что это значит!

– Какой Слепчук?

– Оба! – прошипел Тихоня, снова раздвигая маскирующие коляску ветки. – Олекса… и Гриць, племянник его…

Мимо спрятанной за густыми кустами коляски валила настоящая толпа. Слепчуки – дядя и племянник – прошагали мимо и пропали, теперь по узкой лесной тропе шли селяне, все как один вооружённые косами, вилами, дрекольем. Мелькнул дедок: тот самый, что на деревенском сборище нападал на этого… как его… пана проводника из Референтуры. Теперь дед вышагивал, решительно выставив бородёнку и с силой вбивая клюку в землю, а у пояса его висел серп.

– У них этот… сенокос? – предположил Тихоня.

– Если пан про… zniwa… урожай, так есче за рано, – с убийственной вежливостью, явно намекающей, что Тихоня – безграмотный насчет урожаев, отрезала эта… панянка.

– Я не из крестьян, я из пролетариев. Самый революционный класс, – окрысился Тихоня.

– Мы везём Касю к доктору или делаем революцию прямо в этих кустах? – прошипела Михася.

– Я… потерплю, – прошептала Стриж.

– До самой революции? – буркнула Кшися, державшая её голову на коленях. – Nie bо́j się, dobry lekarz[70]. Из польской колонии. Партизан лечит. Привык… – Она замешкалась, подбирая русское слово, но все и так её поняли. Доктор привык к таким, как Катька. Которых надо лечить тайком. – Он вас спрячет. Хорошо спрячет.

– А вы? – хмуро спросил Тихоня. Им бы в отряд вернуться, но куда, когда Стриж… Катька… в таком состоянии.

– Вернёмся в имение. Заберём рацию. Отведём вот его на место встречи. – Михася кивнула на англичанина. – Вы детали для рации принесли, мы с польским правительством в Лондоне связались, а те – с его… начальством. Теперь его заберут. Если немцам не попадёмся.

– I think after a fire in the Kommandatur they will stay out of our lives[71], – откликнулся англичанин, видно, что-то понимавший в их разговоре.

– И как это вам удалось до сих пор с ним не попасться? – проворчал не понявший ни слова Тихоня.

– Он разговаривал только с немцами. Они не удивлялись, что он говорит по-немецки с акцентом, – прошептала Михася, пристраиваясь рядом у прорехи между ветвей. – А что было делать? Он же не к нам летел. Они в Венгрии… работали. Его отец и мать.

Тихоня невольно кивнул. Понятно, что за работа и почему семьёй. К семьям меньше подозрений.

– Отца взяли, мать вместе с ним… – она кивнула на англичанина, – ушла. Самолёт, который за ними прислали, перехватили немецкие истребители. Подбили, мать погибла, он успел выпрыгнуть с парашютом, нашёл нашего связного в Ковеле. Уже четыре месяца прячется у нас – кузен Войтек из Мукачево.

– А как его на самом деле зовут? – Тихоня поглядел на англичанина с невольным сочувствием. Союзник всё-таки, и возраст почти такой же, может, года на два постарше и… Тихоня вздохнул: да всё у них одинаковое. Какая разница, оставить свою мать на грязном полу разбомбленного вагона… или в расстрелянном самолете?