– Стриж переоделся… девчонкой! – зло выпалил Тихоня. Всё было проверено ещё по Белоруссии, когда вместо примелькавшегося мальчишки мимо немцев и полицаев начинала бегать девчонка. Стриж один раз так даже линию фронта перешёл и вернулся, когда у партизан связи не было. Кто ж знал, что этот шуцман такой глазастый!

– Przekleństwo! – зло выругалась закутанная. – Ещё хуже! Теперь его спросят, зачем переодеться девочка! Именье на озеро будет под подозрений. Мы не смочь вернуться!

– Стриж ничего не скажет! Хоть на части режь! – оскорблённо выпалил Тихоня. Он за секреты собственного отряда не боится, а эти поляки, сидевшие тут тихо, как мыши под веником, всполошились, будто им есть что терять!

На его выкрик закутанная только раздражённо дёрнула плечом.

– Radio, – вдруг сказал обычно молчаливый парень.

– Мы не смочь забрать! Швабы допрашивать Стриж, потом посылать на имений полицаев, – нервно сжимая и разжимая кулаки, поцедила закутанная.

– Ясно… – Тихоне и вправду всё стало понятно. – Я понадеялся, что твои помогут Стрижа вытащить, – бросил он Панянке. Даже не с упреком – за что её упрекать-то? Если товарищ Гусь добрался, то и комиссар дядя Петя сейчас уводит отряд с последней известной Стрижу стоянки. Просто всё нутро охватила ледяная, вымораживающая безнадёжность. – А вам просто нужна была информация. Для собственной безопасности.

– Я… – Панянка смутилась – так что оставшаяся на виду часть лица запунцовела, а глаза подозрительно заблестели. Как будто мокрые. – Мне очень жалко твоего маленького брата…

– У меня нет брата! – заорал Тихоня – ему казалось, что он падает, падает с огромной высоты, и теперь летит вниз-вниз-вниз, и кричит, кричит от раздирающего душу отчаяния.

– Цо ты… – Панянка отвела глаза. – Он ещё живой…

– У меня нет брата! – уже тихо-тихо повторил Тихоня. – Стриж – в самом деле девчонка! Моя сестра! Катька!

Которую он не уберёг. Сперва маму, там, в эшелоне, под немецкими бомбами. Мама столкнула их на пол и накрыла собой перед самым взрывом. Тихоня помнил её кровь, стекающую по его щекам. Вместе с его собственными слезами. Мама осталась на полу вагона, а они бежали. Теперь он снова бежит, а Катька остаётся. В немецкой комендатуре.

– Дзивчина-партизанен? – повторил парень на странной смеси польского и немецкого.

– My też jesteśmy dziewczynami![63] – бросила закутанная, и её слова прозвучали одновременно зло… и растерянно.

– Я всё понимаю… Всё правильно… – Тихоня не слышал их. Его остановившийся взгляд видел то, чего здесь не было: камера в комендатуре… гауптмана… Стрижа… Катьку. – Она пионерка и должна… Все должны драться с врагом. Но она… маленькая ещё совсем!

– Панна Косинская… – вдруг пробормотала закутанная девушка. – Может поговорить… просить комендант. Сказать, что Стриж… что Катажина есть служанка в имение…

– Запрещаю, – отрезала Панянка. – Мы не знать, что сказать Стриж… – И полоснула пытавшегося возразить Тихоню таким взглядом, что тот подавился словами. – Она не сможет… как это… подыграть! Гауптман – не глупец. Если он ещё не понял про имение – сразу понимать! Панна Косинская сядет в камера рядом со Стриж!

Протестовать Тихоня не стал: понятно же, что та панна Косинская много знает про польских партизан и молчать в комендатуре не станет, не то что пионерка Катька. Он только кивнул и направился к двери.

– Gdzie idziesz? [64]– нагнал его резкий оклик.

– Ваших лиц я не видел, – бросил Тихоня. – Даже если у меня не получится, ничего рассказать не смогу.

Зато он знает про эту квартиру, про панну Косинскую и имение. Тихоня упёрся ногой в пол – бежать, если девчонки и их безмолвный приятель попытаются его задержать. Они небось рассчитывают, что его запертая дверь задержит. Ха, не родилась ещё та дверь и тот замок… Ну или не сострогалась и не отлился… В общем, Катьку он не оставит, даже если лично дядя Петя прикажет.

– Дать ему по голове, чтоб не делал дуростей? – задумчиво сказала Панянка.

Сзади раздался странный резкий хлопок… и уже готовый бежать Тихоня всё же обернулся. Молчаливый снова похлопал по оконной раме, без слов требуя внимания к тому, что делается за окном. Девушки с двух сторон метнулись к нему, поглядели вниз, на улицу.

– Или помочь, чтоб не пропал? – закончила Панянка.

Ещё не совсем понимая, Тихоня сам шагнул к окну – что такое они увидели, что вдруг передумали? Внизу, держа винтовки наготове и озираясь настороженно, как волки, шли полицаи.

– Куда это они?

– Из города, – глядя на вещевые мешки за спинами шуцманов, заключила Панянка.

– Значит… – чувствуя, как его потряхивает, как когда телеграфные провода резал, выдохнул Тихоня.

– У швабов будет мало людзи. – Она подняла голову и посмотрела на Тихоню – он был уверен, что под платком она улыбается. – Мы давно хотели в эту комендатуру наведаться.

Через пару минут он уже не был так счастлив.

– Зачем мне это? – сквозь зубы шипел Тихоня, пытаясь увернуться от шляпы. Светлые штаны, длинный пиджак и узкие буржуйские штиблеты на него напялили под неумолимым взглядом Панянки. Потом девушки ушли в соседнюю комнату, а парень принялся, как всегда, молча отнимать у Тихони его кепку.

– Мы на комендатуру, а не на бал идём! – уворачивался Тихоня. – Переодеваться-то зачем?

– Чтоб нас туда пустили! Ты сестра спасать хочешь или героически погибать в правильной пролетарской одежда? – отозвались из соседней комнаты, и Тихоня даже не понял, кто ему ответил: Панянка или та, вторая.

Молчаливый сдёрнул с отвлекшегося Тихони кепку и вместо неё нахлобучил мягкую шляпу с широкими полям. Повернулся и направился в другую комнату.

– Э-эх! – Тихоня натянул проклятую шляпу пониже на нос. Если его в таком виде бойцы отряда увидят – обсмеют. Хотя были бы тут бойцы, может, и переодеваться не понадобилось.

Как обычно кутающаяся в платок, Панянка выскользнула из соседней комнаты и потащила Тихоню за собой.

– А они?

– Догонят, – буркнула она, вытаскивая его в прохладные сумерки. – Нам нужно быть возле парадного и чёрного хода w tym samym czasie.

– Одновременно, что ли? – уточнил Тихоня.

Они свернули в проулок и дворами двинулись к комендатуре.

– Может, скажешь наконец, что мы делать будем? – пропыхтел Тихоня, с трудом перебираясь через невысокий плетень – штаны с остро заглаженными «стрелками» были ему маловаты и потрескивали. Панянка подобрала край широкой шёлковой юбки и легко махнула следом.