Я видел Каса.

Он взмыл в воздух и, стараясь сохранить равновесие, как при падении в воду, отчаянно балансировал руками.

А потом рухнул спиной на асфальт, и в лицо его, выбивая фонтан крови, врезался бампер «Мерседеса». Джип словно при ускоренном воспроизведении пленки вздрогнул несколько раз, отшвыривая под колеса мчащейся справа от внедорожника машины моего приятеля Касьяненко. Мертвого Касьяненко.

Машина добила его уже неживое тело и подскочила вверх, словно празднуя такую легкую победу. Опустившись на два правых колеса, она перевернулась и потеряла скорость.

Ее били еще три раза. Сначала легкий грузовик, у которого после удара распахнулись двери фургона и оттуда посыпались пластиковые бутылки с водой. А потом «БМВ»…

Прошив тент грузовика, изделие баварского завода рухнуло сверху на машину, размазавшую Касьяненко по МКАД, и разорвалось. Оно разлетелось в клочья, словно баллон со сжиженным газом. Я так думаю, что газом-то оно и питалось…

Цепочка разорвалась. Последние машины, что уходили на север, были «Мерседес» и «Вольво». А там, где перевернулась похоронившая Касьяненко иномарка, образовалось целое кладбище машин. Место разрыва видно теперь не только с Воробьевых гор, его видно отовсюду. МКАД встала. МКАД продолжает жить. Между двумя этими понятиями – смерть.

Я ослеп от слез. Что это были за слезы, мне невдомек. То ли ветер прорвался сквозь защитные, то ли я просто заплакал. Я не знаю, что это было.

Но я знал точно, что теперь нужно делать.

– Новый приказ! – слышал я в наушниках голос Мерцалова. – Третьего брать живым! Ты понял меня?! Звонил Ююкин, третий ему нужен живым!..

А я плевать хотел, что нужно этому роготрясу! Видел ли он, что они сделали с Касьяненко?

– Отставить! – орал Мерцалов, понимая, что я снимаю крепление и скольжу на фале вниз. – Ты что, не понял, идиот?!

Вертолет ушел влево. Кажется, Мерцалов понял, что я собираюсь делать.

Наивное дитя войны…

Выхватив из-за спины пускатель «кошки», я выбросил руку вперед и нажал на спуск.

Туго отдав в плечо, устройство сработало, и в сторону джипа, оставляя за собой серый плетеный хвост, помчалась «кошачья лапка» с еще поджатыми «коготками».

Прошив крышу «Мерседеса» в районе заднего сиденья, она прошила и сиденье – я знаю, что может прошить «кошка». Я хорошо знаю, как сделать так, чтобы она выпустила «коготки». Я знаю, где у нее «почесать», чтобы она «мяукнула».

Внутри меня разлилась истома от понимания того, как лапка распустила пальчики и вцепилась в «Геленваген» мертвой хваткой.

Мерцалов понимает, что я делаю. И если он сейчас даст команду пилоту уйти влево, я погибну.

– Сукин ты сын!! – слышу я в наушниках. – Срежь «кошку»!..

Я слышу хруст своих зубов.

Три узла в одном, развязать которые сейчас может только нож.

Представляю глаза Мерцалова, который сейчас видит, как я срезаю себя с фала и крепко держу трос «кошки».

А ты как думал? Не по одному тебе война прошлась, старик…

Пока я спускаюсь, моя жизнь в руках пилота «вертушки».

Я не слышу, что он говорит, но представляю, как если бы он спускался на джип вместе со мной. Самое частое слово в его речитативах – «мать». Ему нужно повторять все действия водителя «Мерседеса», но реагировать ему приходится только после того, как начинают наступать последствия.

Но пидор в «мерине», похоже, не соображает, что происходит. Он даже не видит торчащую и натянутую как стрела веревку за своей спиной. Он гонит последние в колонне машины по МКАД и занят этим полностью, как колли, бегущая позади отары и направляющая баранов вперед своей злобой.

– Срежь веревку, Саша… – шуршит в наушниках голос Мерцалова. – Я утащу тебя…

Он утащит, я знаю. За ним не заржавеет. Когда в Чабанмахах нашу колонну зажали, он шесть человек вытащил. Обгорел весь, как упавший в ад ангел, но выволок.

Но все дело в том, что я как раз не хочу, чтобы меня куда-то утаскивали. Больше всего сейчас я хочу оказаться на крыше этого «Мерседеса». Вцепиться ногтями в те выступы, в которые цеплялся Касьяненко. Чувствовать то же, что и он. Да только не слушать команды сверху, погубившие его.

Ударив по стволу автомата, я опустил его почти вертикально.

Прижал пальцем спусковой крючок, и люк джипа изменил вид. Пули пробили пластик, нарисовав на нем три мохнатые точки. А больше мне и не надо. Скинув с плеча автомат, я быстро привязал ремень к веревке. Утаскивай, Мерц…

Я даже не буду вынимать из ножен на голени нож, я тебя удавлю, сука, голыми руками.

Выждав, я разжал пальцы, трос затрепыхался на ветру, как нитка, и ноги мои, с хрустом ломая пластик люка, вошли внутрь салона…

Он не ждал именно такого появления, но поскольку был готов ко всему, ровно прокричал что-то, и я услышал свист железа, трущегося о жесть. И в следующее мгновение в лицо мне полетела какая-то палка. Отбив ее рукой, я хотел схватить убийцу за шею и поблагодарил себя за то, что все-таки помедлил с исполнением. То, что я только что отшвырнул от своего лица, были те самые ножны, из которых вынималось железо. Тонкая заточенная полоска металла, хищно сверкнувшая на солнце, клюнула бы меня в глаз, не качни я головой в сторону.

Я никогда не видел таких заточек. В локоть длиной и отточенная, как игла, она без труда вошла бы и в фанеру, и в масло. Его преимущество заключалось в том, что этой пикой он мог орудовать наугад, и шансы на успех были высоки. Джип – слишком тесное место для выяснения отношений с человеком, таящим надежду проколоть тебя холодным оружием.

Я имел выгоду лишь в том, что он вынужден был сидеть спиной ко мне. Но скот так быстро и ловко шил своей иглой пространство за собой, что я едва успевал уклоняться.

Через секунду ко мне пришло понимание простого факта. Если он хотя бы раз оторвет взгляд от дороги, чтобы посмотреть на меня, я – труп. Он двинет заточкой уже не вслепую, а запустит ее по верному пути. И чем бы я ни закрывался, шило пройдет сквозь любую преграду. Он насадит меня на это жало, как бабочку.

Кажется, то же самое понял и он.

И когда он резко посмотрел назад, чтобы увидеть меня и наконец нанести точный удар, я понял, что это тот самый единственный шанс, что дается раз в жизни.

Я выбросил вперед руку и изо всех сил ударил его по правому глазу. Касательная пощечина силой в одну килотонну. От таких ударов лопаются глазные яблоки, но мне достаточно было просто сбить его с толку.

Он заорал, как ошпаренный в бане мужик, и схватился свободной рукой за глаза.

Джип рвался вперед никем не управляемый…

А мне было уже все равно. У нас с ним все равно бы ничего не получилось. Мы бы уже никогда не полюбили друг друга, он не остановил бы машину, и мы бы не вышли на травку, чтобы перекинуться словами признания.