Президент некоторое время раздумывал.

– Вы представляете, сколько понадобится сил?

– А на что у нас Национальная армия? – спросилГерц. – Все сделаем их руками, войска даже не понадобятся. Ну разве чтопредоставят грузовики. Гораздо важнее обеспечить лагеря для интернирования…

Президент криво усмехнулся:

– В разных лагерях труднее устраивать… несчастныеслучаи. А еще лучше катастрофы.

– Вы правы, господин президент, – согласился Герцпочтительно. – Лучше, чтобы все произошло один раз. Во всяком случае, яабсолютно согласен с вами, что ортодоксальных евреев не должно остаться вообще.Если уж они сумели сохраниться в нашем расовом и этническом котле, то послеуничтожения Израиля укрепятся еще больше в своем… в своих заблуждениях.

Мерзавец, подумал президент без особой злобы. Это ты сказал,а не я. Я тоже боюсь произносить такие слова вслух… так что это не ты со мной,а я с тобой согласен. Впрочем, когда все закончится, я, видимо, впервые даже небуду пытаться приписать всю заслугу в этой последней войне себе.

Олмиц поглядывал то на президента, то на Герца, обронилмногозначительно:

– Вот уж вони будет!.. Пресса взбесится.

Рядом засопел Гартвиг, сказал злым голосом:

– Это точно. Ты помнишь неудачу с «Колумбией»?

Олмиц кивнул, потемнел, он в числе молодых, но ужедостаточно высокопоставленных сотрудников в тот роковой день был допущен кзапуску, гордился оказанной честью, и тем больнее был удар.

– Я несколько суток не мог спать, – ответил онугрюмо.

– Я тоже, – ответил Гартвиг. – Но хотя экипажсостоял из семи человек разных рас, наций и вероисповеданий, после просмотравсех телепередач о трагическом крушении челнока у меня начало складыватьсястранное впечатление, что там погиб только еврей.

Бульдинг прислушивался, зло бросил:

– А разве не так? По их доктрине только евреи – люди.Так что они так и считают. Остальные – не в счет.

Ваучер горбился, вздрагивал, смотрел несчастными глазами.Воспользовавшись паузой, сказал почти жалобно:

– И все-таки я верю, что Израиль осталось дожать совсемчуть-чуть. Я сам видел, все семинары в израильских университетах, а также винститутах и технионах идут на английском языке! То есть иврит уже не в ходу.Почти узаконено, что израильский ученый проводит за границей не меньше сорокапроцентов своего времени, так что, господин президент, иврит скоро останетсяязыком только грузчиков и водопроводчиков.

Файтер слушал внимательно, чуть улыбнулся, кивнул довольно,но тут же его лицо погрустнело.

– Хотелось бы, чтобы все шло так. Не люблю силовыхрешений! Вообще не выношу…

– Так вполне может быть, – сказал Ваучер ужеосторожнее.

Файтер услышал смешок Олмица.

– Вот именно, – сказал он, – «может быть». Анам нужно, чтобы наверняка. В последнее время ставки все возрастают ивозрастают. Это раньше одна страна ничего не решала. А мы подошли к такомуужасному времени, когда все может решить один человек!

Ваучер сказал быстро:

– По большому счету, Израиль вполне демократическаястрана! Религия в самом деле отделена от государства. Если не слишкомприсматриваться, там уже «несть ни эллина, ни иудея»… ну, почти, почти! Вовсяком случае, к этому стремительно идет ситуация. Вот свежее сообщение: вЦентре гуманистического скотоложства Шуламит Алони совершает торжественнуюцеремонию бракосочетания Яэли Даян с Ханан Ашрауи… Как видите, ортодоксальныеевреи не имеют власти, иначе бы этот Центр скотоложства разнесли бы покирпичику!

Госсекретарь усмехнулся:

– Я бы и сам его разнес, но ирония в том, чтоподдерживать секс-меньшинства приходится обеими руками, как символдемократических ценностей.

Ваучер всплеснул руками:

– Да какое кому дело, кто как получает сексуальноеудовольствие? Но если это поможет разрушить твердыню Израиля, надо поддержать игомосеков!.. Главное, что Израиль уже разваливается. Его нужно чуть-чутьподтолкнуть…

Президент покачал головой:

– Сомневаюсь. Вот взгляните на книжечку… «Созиданиееврейского будущего». Нет, автора нет, это сборник статей, как написано впредисловии, «явившийся результатом беспрецедентной по составу конференции,состоявшейся в канадском городе Торонто. С одной стороны – академическимыслящие ученые: историки, философы, теологи и социологи, а с другой –руководители североамериканских еврейских общин вместе обсуждали проблемынастоящего и будущего еврейского народа в рамках общинных структур американскойдиаспоры… роль Государства Израиль в жизни диаспоры – вот краткий переченьвопросов, которые обсуждались на конференции».

Госсекретарь развел руками:

– Это говорит только о том, что они встревожены забудущее Израиля. Я бы на их месте еще как был бы встревожен! Особенно послетого, как мы сумели именно в Иерусалиме провести международный съезд гомосексуалистов,который тщетно старались запретить местные хасиды…

Файтер поморщился:

– Да что вы про этих гомосеков, как будто это такая ужнаша великая победа! Будь моя воля, я бы их всех сам бросил под танки. Я изэтой конференции вынес как раз обратное: они не просто уверены, что выживут, нои стараются подчинить себе уже и всю Америку.

– Господин президент, – воскликнул госсекретарьскорее обрадованно, чем встревоженно, – да где это?

Президент отчеркнул ногтем большого пальца.

– Вот, читайте! В предисловии просто упомянуто про рольИзраиля в жизни диаспор, а вот на двадцатой странице прямо говорится о захватеключевых постов… с благой целью, разумеется! А это уже не просто вызываетраздражение.

– Да, – сказал Гартвиг с двусмысленнойулыбкой, – это вызывает другое чувство.

Госсекретарь углубился в чтение, Файтер не торопил, самчувствовал себя гадко и тревожно, однако до конца президентского срока еще двагода, отсидеться и переложить решение на плечи нового президента не получится:силовики жмут, разведка бьет тревогу, еврейское лобби в сенате и конгрессефактически уже правит страной. Последнее бы ничего, если бы оно оставалосьтолько еврейским и не было слишком связано, как пуповиной, с израильскимправительством.

Бульдинг, насупившись, поглядывал на всех, как громадныйбульдог на растерянных щенков, кашлянул, привлекая внимание.

– Никогда, – сказал он недовольным голосом, –не считал господина Герца великим стратегом, но сейчас признаю и целикомподдерживаю его своевременную идею о наведении порядка внутри страны.

Герц отвесил ему иронический поклон: