Последние правки в поэму “Этери” она будет вносить уже летом 1940-го. Поэма принесет Цветаевой в общей сложности 5200 рублей (их будет получать несколькими траншами). Небольшая поэма “Раненый барс” – 600 рублей. Цветаева переводила “Плаванье” Шарля Бодлера, баллады о Робин Гуде, немецкие и французские “народные песенки”, болгарских, польских, украинских (Иван Франко), еврейских (писавших на идиш) поэтов. Она была готова переводить даже калмыцкий эпос на французский язык: “Непрерывно перевожу – всех: франц, немцев, поляков, болгар, чехов, а сейчас – белорусских евреев, целую книгу”. “Меня заваливают работой, но так как на каждое четверостишие – будь то Бодлэр или Франко – у меня минимум четыре варианта, то в день я делаю не больше 20-ти строк (т. е. 80-ти черновых), тогда как другие переводчики (честное слово!) делают по 200, а то и по 400 строк чистовика (курсив Цветаевой. – С.Б.)”.422

По подсчетам Цветаевой, с 15 января по 15 июня 1940 года она заработала 3840 рублей, включая гонорары за редактуру. Получается в среднем 768 рублей в месяц – в три раза больше среднего заработка в медицине, в два с лишним раза больше квалифицированного рабочего. Не говоря уж о том, что она не была прикована к рабочему месту. 26 июня 1940 года Верховный Совет выпустит указ “О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений”. Теперь работник подлежал суду за опоздание и самовольный уход с рабочего места. Судили и начальников, допустивших такое нарушение трудовой дисциплины и вовремя не написавших донос на своего сотрудника. Могли посадить на срок от двух до четырех месяцев, но чаще просто вычитали 25 процентов из заработка (до полугода). Свобода от этого полувоенного режима была, конечно, бесценным преимуществом людей творческих профессий. Правда, деньги поступали нерегулярно.

5 июня у Цветаевой украли на рынке 200 рублей – больше половины средней советской зарплаты. Деньги это были далеко не последние, но все-таки удар по семейному бюджету. Весь июнь 1940-го Мур изнывал от нехватки денег.

Только 23 июня Цветаева получает в Гослитиздате часть гонорара за перевод поэмы “Этери”. Можно ходить в кино, в магазины, в кафе-мороженое, в ресторан, покупать коллекционные ручки. И снова нет денег, но 23 июля новые гонорары: 1100 рублей от Гослитиздата и 400 рублей от журнала “Интернациональная литература”. “Последнее время мы хорошо едим”, – замечает Мур 29 июля.

Кроме того, Цветаева и Мур продавали некоторые книги. Спрос был небольшой, и Мур искренне удивлялся: почему это в Москве плохо покупают книги на иностранных языках? Потом походы к букинистам Цветаева запретила. Эти деньги шли не на семейные расходы, а только на развлечения Мура. Марина Ивановна не считала нужным поощрять его транжирство.

Жизнь Цветаевой в СССР была небогатой. Но по советским меркам никак не нищей. Марина Ивановна и Мур были бедняками рядом с Евгением Петровым или Всеволодом Вишневским, но все-таки жили лучше очень многих советских людей, даже москвичей, не говоря уж про обитателей несчастной русской деревни.

Прошло время, когда Цветаева и Мур вынуждены были делить одну порцию на двоих. Лишь месяца полтора (конец ноября и декабря 1940-го), когда Цветаевой задержат гонорары, ей с Муром придется питаться чечевицей и “препротивными компотами”. Но, в общем, до самого начала войны они не будут нуждаться. В их повседневном летнем меню – сметана и сливки, мясо со Смоленского рынка – по словам Мура, превосходное. А еще “дивное копченое сало”, которое Цветаева и Муля называли “бэкон”.[50] В гостях у Лили Эфрон ели блины. Иногда Марина Ивановна покупала торт – например, шоколадный “Отелло”, или шоколадно-кофейный “Мокко”, или “Калач” – безе в форме калача. Ириша привозила из Литвы шоколад и угощала Мура. Шоколад Мур упоминает литовский и эстонский, хотя в продаже был и московский, конечно. Не упоминает он и конфеты, хотя их в Москве продавалось великое множество: “Малина со сливками”, “Крем-брюле”, “Ровесник Октября”, “Мессинские”, “Метро”, “Мандаринчики”, “Кофе со сливками”, “Какао с молоком”, “Аэростат”, “Стратостат”, “Золотой петушок” (бывшие “Фру-фру”), “Детская забава” (бывшие “Шантеклер”), “Пиковая дама”, “Карнавал”, “Дездемона”, “Домино”, “Медный всадник” и еще великое множество. А что говорить о московских пирожных…

Цветаева нередко покупала деликатесные крабы. Иногда их приносили и гости как закуску. Крабы появились в советских магазинах во второй половине тридцатых. Продавали их по всей стране и по всей стране не покупали. Или покупали на пробу, но потом доедали с трудом. Даже в рыбном магазине далекого Свердловска стояли “выпуклые пирамиды банок с красными глянцевыми крабами” и непонятным словом “Снатка”.

В 1938-м появился знаменитый рекламный слоган, переживший свое время: “Всем попробовать пора бы, как вкусны и нежны крабы!” Но слоган не помог. Поэтому через год покупателей стали заманивать, рассказывая, что “крабы – превосходная закуска. Из крабовых консервов можно приготовить много разнообразных блюд”. Мур же и Цветаева привыкли к морепродуктам еще во Франции. Скажем, мидий они покупали там регулярно.426 В августе 1937-го отдыхали с Муром на побережье Бискайского залива, в Лакано-Осеан, что неподалеку от Бордо, ели устрицы и запивали rosè (розовым вином).