Но Москва, Ленинград, Свердловск, Саратов, союзные (прежде всего закавказские) республики были островами изобилия в очень бедной стране. Правда, островами большими и многонаселенными. В тридцатые годы даже в курортных городках Крыма не хватало самых необходимых продуктов. Мария Павловна Чехова не раз просила Ольгу Леонардовну Книппер прислать из Москвы то сыра, то сливочного масла, то кофе: “Вот уже месяц, как нет у нас в продаже сливочного масла . Маргарина и подсолнечного есть не могу”.441

Между прочим, как раз в это время, года за три до начала войны, сливочное масло снова стало дефицитом и в Москве. В продаже оно, конечно, было, но покупателям надо было отстоять длинную очередь. Москвовед Георгий Андреевский вспоминает, что очередь занимали в пять утра. Легче было пойти в ресторан и заказать там бутерброды с маслом, если, конечно, были деньги на ресторан, – состоятельные москвичи практиковали и такой способ достать масло.442

Но на посылку так масла не наберешь. Ольга Леонардовна в очередях, конечно же, не стояла. Для этого дела у нее была Мария Никаноровна, бывшая актриса оперетты, что “помогала по хозяйству”, то есть исполняла обязанности домработницы. Мария Никаноровна достала “так назыв. крестьянского” масла, а Ольга Леонардовна отправила его в Ялту, посоветовав промыть кипяченым молоком (дорога дальняя, могло и прогоркнуть). Мария Павловна промыла масло соленой водой и очень благодарила, как прежде благодарила за сыр[55]: “Божественная Оля, посылку с маслом получила и за это кланяюсь тебе в ножки”; “Ем сыр и благословляю тебя”.

Сыр продавали далеко не в каждом городе. Не зря же сыру посвятил свою басню Николай Эрдман.

Эрдману довелось пожить не только в столице, но и в далеком Енисейске, и в Томске, Калинине (Твери), Рязани, Торжке, Вышнем Волочке. Но ни Мур, ни Марина Ивановна еще не знали, не видели советской нестоличной жизни. До самого августа 1941-го.

Обычный стол москвича или ленинградца был в те годы сытным, хотя вряд ли изысканным. По утрам готовили яичницу-глазунью или кашу, яйца всмятку. На обед иногда – курицу, так чтобы получалось сразу два блюда: бульон с сухариками на первое, курятина на второе. Чаще готовили какой-нибудь суп – скажем, борщ, на второе – котлеты, отварную картошку или очень толстые, “как карандаши”, советские макароны. Чай пили с колотым сахаром. Сахарную голову в магазине дробили на куски, похожие на камушки. Дома их кололи специальными щипцами.443444 Заводы выпускали и сахар-рафинад в виде аккуратных кубиков или параллелепипедов, упакованных в пачки. Этот сахар называли пиленым и старались не покупать, предпочитая ему колотый: “Пиленый – слабый, кому он нужен”, – говорит герой советского послевоенного фильма “Два Федора”.

В знаменитой “Книге о вкусной и здоровой пище” 1939 года издания был рецепт соуса “винегрет”: нечто вроде домашнего майонеза с добавлением рубленых яичных белков, каперсов, свежей петрушки, эстрагона и огурцов. Его рекомендовали подавать к холодной рыбе, свинине, к горячим отварным говяжьим и свиным ножкам. Но был и салат с привычным нам названием “винегрет”. Рецептов его существовало множество. Некоторые виды совершенно не ассоциируются с привычным нам овощным салатом, заправленным нерафинированным подсолнечным маслом. Готовили винегрет с горчицей, с укропом, с яблоками и грушами, с мясом, с фасолью, брюквой, селедкой (последний вариант напоминал будущую “сельдь под шубой”).

“Сельдей” было множество. Если в магазине было четыре или всего два вида сельдей, руководство магазина пропесочивали местные газеты. Могли обвинить даже во вредительстве. Можно было купить и крупную, но нежирную каспийскую селедку (знаменитый еще с дореволюционных времен залом), и мелкую, но жирную и нежную дальневосточную иваси, и любимую всеми керченскую сельдь, которую булгаковский кот Бегемот пожирал целиком, с хвостом и плавниками. С северо-восточного побережья Камчатки везли в столицу отборную, жирную олюторскую сельдь. Все сельди тогда были крепко солеными, поэтому перед едой их вымачивали несколько часов в воде, чае или молоке. Потом уже ели с нарезанным кольцами луком, подсолнечным или даже прованским маслом.

Молоко обычно покупали по утрам у молочниц, что приезжали на телегах или приходили пешком из подмосковных деревень: Кунцево, Бутово, Крылатское, Черемушки.

У родителей Лидии, Бориса Дмитриевича и Татьяны Владимировны Толстых, тоже была “своя” молочница – Екатерина Ивановна: “Она появлялась в нашей коммуналке ровно в семь утра, – вспоминала Лидия Борисовна, – летом – повязанная чистой, белой в мелкий черный горошек косынкой, зимой – до глаз укутанная в серый пуховый платок”. Зимой молоко было очень холодным, почти замороженным. Когда молочница наливала его из бидона мерной кружкой, “мелкие льдинки похрустывали и шуршали”.445

Этот вид частной торговли существовал уже несколько десятилетий, не столько конкурируя с советской торговлей, сколько дополняя ее. Цены определял рынок. В повести Аркадия Гайдара “Тимур и его команда” молочница берет 1 рубль 40 копеек за кружку молока. Это дороже молока в государственных магазинах.[56] Но платили и за качество, и за сервис. За молоком в магазине еще очередь отстоять надо, а тут – доставка на дом.

Толстым молочница привозила не только молоко. Летом и осенью она торговала и овощами. К Рождеству привозила “жирных, специально откормленных” гусей, к Пасхе – парную телятину.

Молочницы приходили каждый день или через день. Татьяна Дервиз, чье детство прошло в Ленинграде, где условия жизни мало отличались от московских, упоминает еще и сметанницу. Та приходила реже, чем молочница, и привозила продукты более дорогие: сметану, творог, яйца. Сметанницы носили за плечами такие же мешки с бидонами, только поменьше. Иногда приходили мясники, приносили парное мясо. Как правило, на заказ. Получалась настоящая торговля с доставкой, только еду приносил не курьер, а сам продавец.