Все такой же! В валенках и стеганом жилете. Бородатый и насупленный. Вечно хмурое лицо озаряется улыбкой. И дедушка, подступив почти вплотную, сжимает меня в медвежьих объятиях.

— Валюха, какая же ты красивая стала! — хлопает по спине огромной лапищей и добавляет ворчливо: — Ну ты вовремя. Я тут уже помирать без тебя собрался.

— С ума сошел! — машет на него полотенцем бабушка. Хлопочет, доставая из холодильника кастрюльки. Что-то разогревает.

— Да моя же ты милая, — утирает она слезы радости.

И я реву как белуга.

— Бабуль, а где же твои коклюшки? — изумленно гляжу я на пустой подоконник.

— Так глаза уже не те, Валечка! — вздыхает бабуля и все норовит меня приобнять. — Как ты поживаешь, детка? — спрашивает в нетерпении.

Я взахлеб рассказываю о Тимофее и близнецах.

— Мы к вам все вместе приедем!

И просыпаюсь в ужасе. Приедем? Куда?

Они же умерли давно. И дед, и бабушка.

О божечки! Это означает, что и мы все умрем. Добьют нас враги Тимофея.

Устало сажусь на постели. Обхватив руками коленки, реву от беспросветной тоски.

Мы все умрем. Нет! Я не хочу! Нужно уехать из этого Шанска куда подальше. Сбежать! Только так можно спасти мужа и дочек. Плюнуть на эти должности высокие и мою работу. В Москву, в Питер… В любой крупный город, где можно затеряться.

— Лер, ты чего? — раздается рядом сонный голос Тимофея. Муж садится. Морщась, трет лицо. — Ты чего, Лер? — повторяет насуплено.

— Тима, Тимочка! — кидаюсь я к нему на грудь. Реву, растирая по лицу слезы. — Давай уедем отсюда. Пожалуйста! Иначе нас убьют! Понимаешь?

— Ну-ну-ну, — принимает меня в объятия Морозов. Качает, словно маленькую. Целует в лоб, в висок. Гладит по голове.

— Нас убьют, Тима, — повторяю я обреченно.

— Эти Витины таблы ни хрена не действуют. Фигня какая-то, — замечает недовольно муж и неожиданно догадавшись, смотрит строго. — Или тебе сон приснился?

— Сон! — сознаюсь я, выдыхая. — Дедушка с бабушкой пришли. Они умерли давно. А я пообещала с семьей к ним приехать.

— Ерунда, — убирает волосы с моего лица Тимофей. — Покойники к дождю снятся. Так моя мама всегда говорила.

Вздыхаю грустно. И снова будто наяву вижу бабушку и дедушку. Не хотят меня отпускать.

— Расскажи мне о них, — ласково просит муж.

— Они в деревне живут. То есть, жили, — поправляюсь я поспешно. — Бабушка на коклюшках кружева плела, а дед — охотник у меня. Знаешь, какой классный! А у бабушки какой-то известный дизайнер кружева выкупал.

— А ты с родителями к ним ездила? — прижимает меня к груди Морозов.

— Наверное, — пожимаю я плечами. — Папа меня как-то забирал на машине. Но это было в последний раз. Больше меня туда не отвозили. Они умерли. Я тогда долго плакала.

— А на похороны кто-нибудь ездил? — пытливо интересуется муж. Заговаривает меня старыми воспоминаниями. Хочет, чтобы я успокоилась. А завтра скажет как ни в чем не бывало: «Ну куда нам ехать, Лер?»

— Вот хоть убей, не помню! — выдыхаю я в отчаянии. — Я же тогда совсем маленькая была. Лет пять, наверное…

— Ну не скажи, — улыбается Тимофей. — Я все лет с двух помню. Конечно, не Лев Толстой, который помнил собственные крестины. Но все-таки.

— Куда мне до тебя, — всхлипываю я печально. Но крепкие объятия мужа действуют лучше любого успокоительного.

— Байка Витя вытащил с того света, — тихонько шепчет мне на ухо муж. — Зашил, наколол обезболом. Дрыхнет наш пес, Лерочка. Боевой он у нас оказался.

— А Андрей Алексеевич? — спрашиваю, боясь услышать ответ.

— Увы, — горестно вздыхает муж. — Семье поможем, конечно. Но человека не вернешь. Твари, я им устрою, — сжав кулак, цедит сквозь зубы.

— Почему на нас напали? — лепечу я еле слышно.

— Честно говоря, не знаю, — вздыхает Тимофей. — Но разберусь обязательно. Найдем заказчика, не переживай. Завтра к нам новая охрана заступает. Не спорь, пожалуйста… — добавляет устало.

— Не буду, — всхлипываю я горестно и тут же приподнимаю голову. — А как же Надя?

— Будет с нами, если захочет, — отрезает муж. И я вижу, как на красивое лицо Морозова набегает мрачная тень.

— Тима, — шепчу я, охватив крепкий торс обеими руками. — Нужна огласка. Тогда точно к нам больше никто не сунется. Давай устроим пресс-конференцию. Расскажем, как подверглись нападению. Ты же все-таки мэр. Лицо власти.

— А это идея, малыш, — улыбаясь, чмокает муж меня в лоб. — Спи давай. А я порешаю. Может и устроим прессуху. Пригласим журналистов из области. Я выступлю с речью.

— А я?

— А ты отдыхай пока. Завтра будет сложный день. Опять будут работать дознаватели, снимать показания.

— Боюсь спать, — признаюсь я честно.

— Почему? — строго смотрит на меня муж.

— А вдруг покойники за мной приходили…

— Лера, — резко окликает меня муж. — Ну что за чушь? Засыпай. Я буду рядом и никому тебя не отдам.

— Честно-честно? — улыбаюсь я сквозь слезы.

— Ну конечно! — чуть снисходительно бросает муж, вытирая мои щеки. — Давай спать, — тянет меня на подушку, не выпуская из кольца мускулистых рук.

Закрываю глаза, распластавшись на накачанной в меру мужской груди. Инстинктивно подстраиваюсь под дыхание Тимофея. Дышу с ним в унисон. Словно становлюсь с мужем единым целым. Может, это и есть любовь, ради которой и стоит жить?

Глава 40

Тимофей

— Закрыли мы Копылова, — вздыхает тяжко полкан. — Дело передали в суд. Теперь эта сволочь отмотает на всю катушку.

В окно бьют лучи августовского закатного солнца, наполняя комнату ярким светом, слепящим глаза.

Поднявшись, прикрываю жалюзи. И лишь на секунду скольжу взглядом по крышам домов, безошибочно находя свой. Там Лера и дети. Так и хочется сорваться к ним. Усмехаюсь, представив текст заявления об увольнении.

«Прошу уволить с должности мэра в связи с тем, что я соскучился по жене и детям»

— А с чего вдруг такой беспредел? — вернувшись в кресло, уточняю я с ехидцей. Хотя и так все понятно. Я покусился на святое. На комбинат! И тут у собственника замороженного производства снесло