— А, — сказала Лилия совершенно спокойным тоном. — И что же вы хотите лично для себя?

— Я бы не отказался от чашечки чая. Натурального цейлонского, крупнолистового. Без сахара. Но если нашлись бы сливки, не слишком густые, но и не так чтобы совсем жидкие…

Лилия машинально коснулась рукой левой стороны груди. Орхидея по-прежнему была на месте. «Ну хоть что-то останется мне на память о сегодняшнем вечере, — подумала она. — Хоть что-то. Хотя бы на память».

— Хорошо, — тихо сказала она, поднимаясь, — сейчас пойду на кухню и сделаю.

Но Александр Васильевич удержал ее.

— Это еще не все.

— Неужели? Что же еще?

— Этот чай я хотел бы выпить не здесь, а в угловой квартире второго этажа дома номер десять, что по Большому проспекту, — тут Александр Васильевич назвал точный Лилин адрес. — И желательно наедине с очаровательной хозяйкой.

Лилия не была бы настоящей женщиной, если бы согласилась сразу. В то время как все у нее внутри ликовало и кричало: «Да! Конечно! Наконец-то!» — внешне она осталась спокойна и только слегка порозовела и опустила густейшие ресницы.

— «Очаровательная», надо же! — произнесла она тихо. — Кому вы это говорите? В «умную и проницательную» я еще могла бы поверить, но в «очаровательную»… Этот комплимент опоздал лет эдак на… Впрочем… Вы знаете, сколько мне лет?

— Знаю, — кивнул Александр Васильевич, весело сверкнув глазами. — Намного меньше, чем мне.

— Ну… хорошо, — несколько растерялась Лилия. — Но вы назвали меня красивой, а я и тридцать лет назад не была красавицей…

— Я не сказал «красивой», я сказал «очаровательной». Не пытайтесь меня убедить, что не понимаете разницы между этими двумя словами!

— Не буду пытаться, — сдалась Лилия.

Лукавить с ним оказалось бесполезно.

Он ждал ее ответа. А если она по кокетству, легкомыслию или иной какой бабьей дури будет продолжать в том же духе, он просто встанет и уйдет. Возможно, навсегда. Скорее всего, навсегда.

У Лилии, хотя она и сделала всего один глоток шампанского, изрядно зашумело в голове.

«Ты мечтала встретить настоящего мужчину — ты встретила его. Самого настоящего. Более настоящего просто не бывает.

И этот мужчина, по крайней мере в данный момент, расположен познакомиться с тобой поближе.

Ух! Даже страшно! Никогда бы не подумала, что, когда исполняется самое заветное, давнее, потаенное желание, бывает не только невыразимо радостно, но и тревожно!»

Александр Васильевич поднялся и молча протянул ей руку.

И Лилия, справившись с волнением, так же молча и бестрепетно вложила в нее свою ладонь.

* * *

Как прекрасен убеленный снегом новогодний город!

Как дивно играют на свежих, не утоптанных еще и не раскиданных дворниками сугробах алые, золотые и зеленые отблески допускаемых на каждом шагу фейерверков!

Как славно смешаться с толпой празднующих, кричащих «ура!» горожан!

Самый шум, грохот петард и крики людей, в другое время раздражающие чуткий слух своей безудержной силой, сейчас безмятежно льнут к душе, превращая самого томного, задумчивого, мрачного петербуржца в беззаботного гуляку.

Что уж говорить о том, кто по натуре не задумчив и не мрачен, не обременен годами и проблемами, а, наоборот, весел и беспечен? Кому в его тринадцать лет жизнь улыбается во весь свой белозубый рот и намекает, что дальше все будет еще лучше и интереснее?

Митя Соболев был совершенно доволен и счастлив. В кармане у него имелась упаковка бенгальских огней, которую он намеревался зажечь всю разом. В руках он держал отлично слепленный, идеально круглый снежок, которым собирался запустить в Ромашкина, чтобы тот не очень-то задавался. Во рту у Мити был любимый сливочно-малиновый «чупик».

Компания Митиных одноклассников, вывалившая на улицу, собиралась под присмотром взрослых, родителей и родственников именинника Ромашкина пускать на ближнем пустыре фейерверки. Сам Ромашкин, раздав ребятам обычные безопасные петарды, с гордым видом закапывал в сугроб трехцветную «римскую свечу».

Мите ужасно хотелось запустить «свечу» самому, и он решил подойти к отцу Ромашкина и вежливо попросить, чтобы ему тоже дали. Он даже не стал швыряться заготовленным снежком, а, наоборот, отбросил его в сторону, желая показать всем, какой он благонамеренный, хорошо воспитанный, заслуживающий доверия мальчик.

Но тут ему на глаза легли две теплые, пахнущие земляничным мылом ладошки и чей-то голос, захлебываясь смехом, жарко шепнул на ухо: «Угадай, кто!»

Митя нетерпеливо дернул головой. Он не любил таких шуток. Шептавшая, не опуская рук, с радостным визгом запрыгала сзади него.

— Угадай! Угадай! Угадай!

— Веснушкина! — наконец узнал Митя. — Дашка! А ты что здесь делаешь?

— А мы с родителями тут в гостях у тети Тани. Во-он в том доме! — И Даша не пальцем, а, как полагается воспитанной девочке, всей ладошкой показала на дом.

Митя повернул голову и посмотрел в указываемом направлении.

В этот момент к дому подъехало такси. Оно не стало заезжать во двор, из которого с криками и песнями выдвигалась очередная веселая компания, а остановилось прямо на улице. Из такси вышли мужчина и женщина.

Очевидно, им тоже захотелось полюбоваться на фейерверки. Мужчина, высокий и тонкий, в длинном черном пальто, держал за руку женщину среднего роста, не худую и не полную, в каракулевой шубке и шапочке.

Парочка перешла дорогу и остановилась у края пустыря, задрав головы и выжидательно глядя в темное небо.

— Ой! — воскликнула зоркая Веснушкина, — смотри, Митя! Это же Олег Павлович и Екатерина Сергеевна!

Митя прищурился.

Ромашкин наконец выпустил на свободу «римскую свечу», которая с тонким свистом ушла в небо и рассыпалась огненными искрами. На пустыре стало светло, как днем.

— Да, это они, — подтвердил Митя. — Интересно, зачем…

— Ой, смотри, они обнимаются! Целуются!

— Не может быть! — сердито возразил Митя, которому почему-то стало неловко — то ли за них, то ли за себя. Но в небо взлетела еще одна «свеча», и Митя вынужден был признать, что Веснушкина права.

При свете третьей «свечи» стало видно, что Олег Павлович и Екатерина Сергеевна уходят. Возвращаются к дому, где, как недавно стало известно Мите, и жил Олег Павлович.

Митя покраснел и отвернулся. Веснушкина, напротив, во все глаза смотрела вслед уходящим.

— Значит, ваша Катя подцепила-таки нашего Вещего Олега, — со взрослой усмешечкой произнесла она, — как жалко! Он такой красавчик!

Почему-то последние слова Даши неприятно поразили Митю. Он насупился и гордо повернулся к развязной девице спиной. Даша поспешно сказала: