Казалось бы, приведенный выше пример кампании по отмене налога на наследство в США однозначно говорит о могуществе “четвертой власти”. Однако в России налог на наследство, который и у нас затрагивал, по существу, лишь очень небольшой процент людей, был отменен в 2005 году при значительной поддержке населения и без всяких затрат со стороны потенциальных бенефициаров этой отмены. Может быть, дело вовсе не в потраченных миллионах, а в том, что граждане и России, и Америки живут надеждой, что в скором времени разбогатеют так, что прогрессивный налог на наследство будет для них настоящей бедой?

Экономисты из РЭШ Рубен Ениколопов, Екатерина Журавская и Мария Петрова, используя данные о российских парламентских выборах 1999 года, оценили так называемый эффект НТВ[54]. Телеканал НТВ на тех выборах явно поддерживал партию московского мэра Юрия Лужкова и бывшего премьер-министра Евгения Примакова, главных оппонентов действующего премьера Путина. По оценке исследователей, доля избирателей, проголосовавших при прочих равных за проправительственные партии там, где был независимый от правительства телеканал, была на 2,5 % меньше, чем там, где независимых каналов не было. С одной стороны, тем, кто уверен во всесилии СМИ, стоит взять эти результаты на заметку: телевизор не всесилен. С другой стороны, исход выборов нередко решает и куда меньший процент избирателей; статья убедительно показывает, что влияние телеканала на действия избирателей может быть очень существенным.

Впрочем, могущество телевидения чаще переоценивается, чем недооценивается. На рекламу разнообразной продукции ежегодно тратятся миллиарды рублей, но мы же не покупаем все виды зубной пасты или стирального порошка. Те, кто верит в сверхмогущество телевидения, может провести следующий мысленный эксперимент. 8 июля 1999 года банда Шамиля Басаева вторглась на территорию соседней с Чечней республики – Дагестана. Тогдашний премьер-министр России Сергей Степашин отреагировал вяло и был на следующий день заменен на главу ФСБ Владимира Путина, который тут же пообещал проведение максимально жесткой линии. Вы считаете, что популярность политической позиции определяется исключительно тем, сколько средств вложено в ее раскрутку? Тогда скажите: сколько денег нужно было бы потратить, чтобы сделать новоназначенного премьера Путина популярным на платформе мирных переговоров с Басаевым? По-моему, столько не напечатано. Новый премьер произнес слова, которых ждали миллионы россиян, и именно этому он обязан стремительным ростом своей популярности. Да, телевидение особенно могущественно тогда, когда по “ящику” говорят то, что и так уже думают телезрители.

Казалось бы, это совершенно очевидно: никакой политик не любит свободную прессу. Газета может оповестить читающую публику о том, что король голый, а телеканалы – разнести эту весть по всей стране. Одна заметка способна разрушить имидж, который формировался годами, а серия репортажей – привести к падению популярности.

Особенно боятся свободной прессы диктаторы. Дело в том, что подавляющее большинство диктаторов популярны только в опросах ручных социологов. Если кто-то действительно популярен, разве не проще, спокойнее и надежнее выиграть честные выборы? Легитимность и, значит, устойчивость власти куда выше у демократически избранных лидеров. Так что любой лидер, дорвавшись до власти, пытается первым делом подчинить себе те институты, которые могут прямо (как честные выборы) или косвенно (как свободная пресса) повлиять на его шансы удержаться у власти.

В некоторых странах – там, где демократические институты и традиции сильны, а власть децентрализована, – подчинить институты не удается. Ричард Никсон, американский президент с 1968 по 1974 год, мог сколько угодно говорить, что “пресса – это главный враг”, и пытаться надавить на издателя газеты Washington Post Кэтрин Грэм, угрожая отзывом лицензий принадлежащих ей местных телеканалов. Его усилия были тщетны. Репортажи о расследовании махинаций никсоновского предвыборного штаба продолжали публиковаться до тех пор, пока популярность президента, выигравшего выборы 1972 года с рекордным перевесом, не упала настолько, что ему пришлось – единственный раз в двухсотлетней истории американского президентства – подать в отставку.

С демократическими лидерами все понятно: даже если им и хочется ограничить свободу прессы, институты не позволяют. А что же диктаторы – всегда пытаются ввести цензуру? Оказывается, нет, все зависит от ресурсов, которыми они располагают. Если в стране есть природные ресурсы, задача проста: прессе – цензура, гражданам – часть нефтяной ренты, чтобы “жить стало лучше, жить стало веселее”, а правительство не казалось некомпетентным. Однако этот механизм работает, только если цена на ресурсы высока, и дает сбой, как только она падает. В зависимости от этого отношение политического лидера к свободной прессе может сильно измениться.

В период изобилия, например, в стране – экспортере нефти в период высоких мировых цен на нее, граждане не очень беспокоятся о компетентности правительственных бюрократов. Совсем другая ситуация возникает, когда основной ресурс в стране – люди и технологии. В этом случае многое зависит от эффективности правительства. Если министры коррумпированы, а чиновники некомпетентны, бизнес в этой стране развиваться не будет и, значит, жизнь граждан станет нелегкой и невеселой. Что же делать диктатору? Если граждане несчастны, то власть может легко выскользнуть из рук…

Как создать правильные стимулы для подчиненных? В корпоративном мире решение известно: чем больше информации доступно из децентрализованных источников, тем легче начальнику следить за усилиями сотрудников. Если речь идет не о компании, а о целой стране, логика та же самая. Чем свободнее пресса, тем легче лидеру создавать стимулы для своих подчиненных. Конкурентные выборы на местном уровне могли бы играть ту же роль. (Такое – диктатура с демократическими местными выборами – случалось!) Однако свободная или, лучше сказать, полусвободная пресса – более привлекательная альтернатива для большинства диктаторов. Конечно, в том случае, когда у них нет природных ресурсов.

Идея о том, что система государственного управления без обратной связи утрачивает эффективность, не нова. В 1970 году физик Андрей Сахаров, историк Рой Медведев и кибернетик Валентин Турчин написали письмо тогдашнему политическому руководству нашей страны: “…Ограничения свободы информации приводят к тому, что не только затруднен контроль над руководителями, не только подрывается инициатива народа, но и руководители промежуточного уровня лишены и прав, и информации и превращаются в пассивных исполнителей, чиновников. Руководители высших органов получают слишком неполную, приглаженную информацию и тоже лишены возможности эффективно использовать имеющиеся у них полномочия”.

Еще за пять лет до этого, году в 1965-м, эти слова могли бы найти отклик у руководства страны. Однако в 1968 году уже вовсю велись разработки газовых и нефтяных скважин Западной Сибири, и реформы начала 1960-х были не нужны. Значит, не нужна была и обратная связь. До 1985-го руководящим принципом оставались слова Владимира Ленина, первого коммунистического премьера России: “Нам нужна полная и правдивая информация. А правда не должна зависеть от того, кому она призвана служить. Можно только принять разделение: нелегальная и легальная информация”[55].