меня не зовите! — и всё это на пять минут с вариациями на тему.

— А как звать? — спросил Вова, дождавшись, наконец, паузы.

— Просто зовите «Галя».

— Путаница будет, — проворчала я, — Галя да Галя.

— Тогда — Гуля. А то все по именам, и одна я — бабуся! Не хочу!

— Не «Гульчачак Нугмановна»? — уточнил Вова.

— Нет, Вовочка, просто «Гуля».

— Тогда и вы, дорогая тёща, меня на людях зовите не «Вовочка», а «господин барон». А то, понимаете ли, роняете мой авторитет в глазах общественности.

Наша молодая бабушка посопела.

— Ладно, договорились!

Надо было видеть, как торжественно они пожали друг другу руки! Договор о дружбе и сотрудничестве на высшем уровне, блин. Любая встреча в верхах отдыхает.

Васю я тоже в фургон забирать не стала. Ну как? Все обживают новую прикольную палатку, сейчас будут ставить интересные раскладные кровати, всем уже раздали спальники с леопардами и снежными барсами — и вдруг сказать, что всё веселье пройдёт мимо неё? Все дети — с народом, а она — нет? Несправедливо будет. Так что — пусть.

— Ну что, милый: в фургон заселяемся или как?

Вова, прищурившись, оглядел царящий вокруг нас бедлам. Туристические палатки сворачивались. Кто-то собирал вещи. Кто-то куда-то бежал. Было шумно и почему-то весело.

— А ты бы сама как хотела?

— Честно — в фургоне. Там нормальный стол, шкафы, и топчан… — очень хотелось захихикать, — очень крепкий…

— Вот ты какая, а!..

— Ну что?.. Хоть закрыться нормально можно. Ломиться же будут к нам без конца!

— А палатку под что определим? Или пусть сложенная лежит?

— Да можно и поставить. Типа дежурной совещательной комнаты. Туда, правда, сильно много народу не войдёт.

— Человек двадцать-тридцать спокойно войдёт, — Вова что-то прикидывал. — Посмотрим. Потом поставим лавки, а может и столы.

Макс, кстати, тоже сильно выступил. Хотел с семьёй прописаться в малосемейку — типа как все. Но Вова сразу сказал, чтоб он не трахал людям мозги и нормально заселялся в фургон. Ну правда, с двумя малышами — куда в палатку-то? Ладно бы ситуация безвыходная была! Артист, в общем…

Дальше я убедилась, что написанное в сопроводительных бумажках относительно таскания большой палатки двумя мужиками — чистая правда. Феерическое было зрелище, когда люди с палатками по команде барона начали перемещаться так и сяк. Танец маленьких домиков! Мы пытались придумать, как будет удобнее расположить палатки, чтобы рядом, и не сильно кучно, и удобно… Каждый высказал мильён соображений, разве что Акташ молчал, и ему сразу всё нравилось. Строились мы влево от кухни (если глядеть на план острога) — или на запад, если так понятнее.

В конце концов получилась пятиметровой ширины улица, входами к которой с южной стороны выстроились: наш фургон, совещательная палатка, три больших палатки и меньший фургон Максима. Это если справа налево смотреть.

С северной стороны ровным рядком через двухметровые промежутки стояли малосемейки. Сразу стало похоже на военно-полевой лагерь и довольно симпатично.

А дальше «Он сказал: „Поехали!“ — и махнул рукой»*.

*Древняя, можно сказать, песня про Гагарина.

Про того, который космонавт.

В смысле — Вова велел парням выгружать кровати и расставлять в палатки. А девок послал распределить спальники. И всем заселяться.

Я смотрела, с какой детской радостью мой клан растаскивает обновки, и чувствовала себя еврейской матерью. Еврейскую маму всегда радует, когда дети тепло одеваются и хорошо кушают. Кстати, а не пора ли покушать? Со стороны кухни давно уже расползались такие ароматы, что я начинала непроизвольно глотать слюни.

ЕЩЁ ПОДАРКИ

На завтрак были сырники со сметаной. Боже мой, какая вкуснятина! Валя готовит всё лучше. Как бы исхитриться и сделать так, чтобы она всё время готовила? Хотя, вроде бы, она даже находит в этом своё удовольствие — иначе стала бы она каждый день печь пирожки на такую ораву?

После завтрака Вова дал всем час на обживание палаток; и пока народ был занят, мы наконец получили возможность продолжить разбираться с заказами и подарками в атмосфере, меньше напоминающей цирк.

Валя получила полевую кухню, и только что не обнималась с ней, периодически начиная лихорадочно читать инструкцию. Почему-то мне кажется, что тут никаких проблем не будет.

В подаренной телеге (что само по себе уже неплохо) помимо складных кроватей было восемь ящиков армейской госрезервной тушёнки, плюс ещё по четыре ящика сгущёнки, сайры в масле и шпрот (что меня несказанно порадовало — нашего любимого рыбколхоза «За Родину!»). Потом ещё были упаковки, как из армейского сухпайка: мясо с овощами, солёный шпик в баночках, паштеты, яблочное пюре, гречка с мясом, кабачковая икра. Ладно, Валя разберётся. В конце концов, на случай долгих выходов с собой брать удобно — всё в дело пойдёт. Так, что там дальше? Несколько коробок шоколада и конфет. Шесть кулей сахара. Мешки с гречкой, макаронами и прочей разной крупой. Спички. Розжиг для костра, много.

О, боги! Большие кастрюли для столовой! И сковородки! И формы для хлеба! Какие молодцы! И туалетная бумага, четыре коробки. Очень предусмотрительно.

Ещё коробка с перевязочными материалами, жгутами, антисептиками. Большая аптечка. Хм. Ладно.

Я было подумала, что аптечка — лишняя, но по зрелом размышлении рассудила, что вовсе нет. Ведь может так случиться, что меня не окажется рядом. А если травма? Отравление? Лихорадка? Так что — пусть будет.

Через полчаса Вову пришли звать, чтоб принял две мужеские общаги. Ну, как всегда — девки копуши, за час бы хоть управились!

Если, по моим подсчётам, в женской палатке все места должны быть заняты, то у мужиков вышло попросторнее (в каждом общежитии две-три койки пустовали), и перемешались они изрядно. Получилось нечто среднее между геологической партией и пионерским лагерем. Эльфы расселились между прочими совершенно хаотически, и это было хорошо; почему-то мне казалось неправильным выделять их пока что в отдельную диаспору. Пусть лучше так: дружба народов, один за всех и все за одного, и всё такое.

У девчонок в общежитии было довольно плотно, зато на стенке у входа уже висела парочка симпатичных картинок с цветами, а вдоль центрального прохода была расстелена пёстрая вязаная дорожка. Уют, ё-моё!

В малосемейки поселились се́мьи: Стёпа с Валей, Галя с Кирей, Лёха с Дашей, три новых якутских пары и в седьмую — Андрюха; скоро же должна Аля приехать — ну вот, пусть уже обживает.

Три маленьких палатки оказались свободны. Одну сразу же забили запасными складными кроватями и спальниками, вторую — привезёнными консервами, крупами и прочим, а в третью сгрузили все туристические палатки и спальники, которые сейчас не использовались. И новящие большие кастрюли. До поры. Валя смотрела на них и вздыхала. Кастрюли были подозрительно тяжёлые, и заглянув внутрь, мы обнаружили стопки глубоких и средних тарелок (или, скорее, мисок), ложки, вилки, а в другой — кружки. Всё стальное, завёрнутое в бумажечки. А вот это мы сразу возьмём! Чего ждать-то?

Из большого прицепа с нашим заказом мужики выгрузили два водогрейных титана. Поставить их пришлось пока прямо на улице, с краю нашей кухни, под сенью огромных сосен. Там сухо, дождём не должно мочить. Мы с девчонками немного помечтали — как оно будет, когда мы построим капитальную общую столовую, с большой кухней, настоящими печками и чтобы столы стояли рядами… Ничё! Всё у нас будет!

Пока женский коллектив обустраивался, освободившиеся мужики пришли помочь на разгрузке. Под несколькими листами профлиста (масло масляное, да?) обнаружилась куча кучная всего. В основном там были пиломатериалы, ящики с инструментами, ещё ящики с инструментами, и ещё коробки с инструментами, ящики с гвоздями всяких мастей, бухты каких-то толстенных цепей, металлические чушки, пруты, полосы и хрен знает ещё какие железяки для ковки (в огромном количестве), помеченные непонятными мне циферками и буковками, а иногда не помеченные ничем — как Вова всё это допёр вообще? Мужики и выгрузить-то не всё смогли, часть оставили до прихода барона.

Ещё: связки лопат, несколько тяжёлых мотыг, несколько кирок, топоры, кувалды… Я про себя в очередной раз порадовалась, что мы находимся в гораздо более выгодном положении, чем герои Хайнлайна, для которых проход на новую планету открывался один раз, в день переселения, и на ограниченное время, а потом — только если колония могла оплатить вторичное