что мы собираемся сделать, это повторять этот разговор, то давай просто помолчим. Я не вернусь на Корсику, и все.

— Хорошо, — мягко отвечает она, и ее взгляд скользит по ингредиентам перед ней.

Повернувшись, я решаю, что потеряла аппетит, и оставляю ее готовить ужин. В холле, охлаждаемом ветром из открытого окна наверху, мне удается достаточно успокоиться, чтобы выровнять дыхание. Хотя я знаю, что должна попытаться быть более понимающей, потому что это нелегко для нее, и она винит меня в своей ситуации, и я просто не могу выносить то, как она продолжает упоминать Корсику.

Эта часть моей жизни давно ушла, и, по правде говоря, давно ушла для нее. Как изгнаннице, ей не будут рады, независимо от того, вернет она меня с собой или нет. Мы обе изгои. Изгнаны. Почему она не может понять, что пути назад нет?

Мне нужен свежий воздух. Не знаю, поможет ли это моим нервам, но я знаю, что не могу оставаться здесь. Распахнув входную дверь, я выхожу из дома и поворачиваю налево, быстро оставляя дом позади. Я знаю, что Мара понятия не имеет, как закончить приготовление ужина, но мне все равно. У меня на уме есть более важные вещи. Как весь беспорядок, каким стала моя жизнь.

Я не думаю, мои ноги возвращают меня к той части пляжа, которую я так люблю, — к той части пляжа, которую я звала своей. Жесткая бетонная улица уступает место мягкой земле и траве. Я босиком, выбежала на улицу, даже не обувшись. Песок под ногами кажется грубым, и влажная прохлада, которую он приносит, успокаивает.

Впереди люди, что странно. Кроме себя и Сойера, я не видела здесь никого раньше. Эта часть пляжа находится слишком далеко от города, чтобы кто — то шел сюда, а пляж слишком каменистый, чтобы загорать. Вот почему я стала считать это своим пространством, но теперь вдалеке разговаривают двое мужчин.

Я замираю, щурясь от солнца, когда делаю еще несколько шагов ближе, и мужчины медленно появляются в поле зрения. У одного копна песочных волос и загорелая кожа. Несмотря на то, что он повернут ко мне спиной, есть что — то знакомое в его загорелой коже и форме изогнутой спины. Он без рубашки, верхняя часть тела сложена из мышц.

Но когда мой взгляд переключается на другого мужчину, что — то щелкает в моей голове. Его черные как смоль волосы густыми волнами падают на лицо, и даже с такого расстояния я знаю, кто он. Я узнаю ширину его плеч, длинные худые ноги. Маршалл.

Он замечает меня с другой части пляжа, его глаза расширяются. Я начинаю махать ему, но останавливаюсь, когда вижу выражение его лица. Он выглядит… виноватым? Он что — то произносит, но я все еще слишком далеко, чтобы его услышать. Словно в замедленной съемке, другой мужчина поворачивается ко мне лицом, и мой разум замирает. Я вижу единственное лицо, которое я надеялась никогда больше не увидеть.

Каллен.

Мой разум кричит мне бежать, но мои ноги отказываются двигаться. Они застывают, как вкопанные, дрожа, но не в силах сделать эти драгоценные шаги. И это не из — за страха. Это из — за гнева. Красного, горячего и нарастающего, как вулкан.

Каллен уже шагает ко мне, его босые ноги поднимают песок и камни, когда он ускоряет шаг. На его лице застыла легкая улыбка, но я вижу, что там таится опасность, и от этого у меня подступает к горлу желчь. Я не шевелюсь. Я не собираюсь бежать от Каллена. Я собираюсь встретиться с ним лицом к лицу.

— Ева, — восклицает Каллен, когда достигает меня, его улыбка сверкает тысячей киловатт. Для меня это выглядит ужасно, гротескно.

— Что ты здесь делаешь? — требую ответа я.

— Мы только что говорили о тебе, и вот ты падаешь прямо мне на колени, — отвечает он, указывая на Маршалла, который стоит позади него. Мне требуется еще секунда, чтобы понять — Маршалл и Каллен не только знают друг друга, Маршалл — приспешник Каллена. И это означает…

Наша дружба никогда не была настоящей.

Я тяжело сглатываю и не позволяю чувству предательства течь сквозь меня. Трус не повернется ко мне, не подойдет на расстояние разговора.

— Я хочу, чтобы ты ушел, Каллен, — огрызаюсь я на короля Корсики, делая один спотыкающийся шаг назад. Все это время гнев внутри меня продолжает расти, продолжает громыхать, пока не становится похожим на горячую вулканическую лаву.

— Я уйду, как только верну свою жену, свое имущество, — холодно отвечает он.

Моя жена. Мое имущество.

Мы даже не женаты, а он все еще думает, что может претендовать на меня. Я делаю быстрый шаг назад, и он широким шагом следует за мной, его длинные ноги легко опережают мои.

— Я не вернусь с тобой, — выдавливаю я.

— Ты не хочешь вернуться домой, Ева? Разве тебе не надоел этот холодный мир, где ты все равно никому не нужна?

Сухой, горький смех пробирается в мое горло, но звук выходит слабым. Звука почти нет.

— Теперь это мой дом, и я никогда не вернусь к тебе.

— Да? — он так искренне потрясен, будто действительно ожидал, что я буду умолять его забрать меня в Корсику. Его голубые глаза перебегают с меня на Маршалла, сверкая весельем. — Ты слышал это, Майер? Даже после всего, что эти люди заставили ее пройти, она все еще хочет остаться. Возможно, она сошла с ума, — заканчивает он со смехом.

Майер? Мой взгляд переключается на Маршалла, в глазах вопрос, но он только вздрагивает и отводит глаза.

— Откуда ты его знаешь? — спрашиваю я Каллена, указывая на Маршалла. Мой голос дрожит, и я ненавижу, как слабо я звучу, но это все, что я могу выдавить. Мои ноги, превратившиеся в желе, по — прежнему отказываются работать.

— Хочешь сказать, что еще не поняла этого, дорогая жена? — Каллен отвечает смехом, от которого мне хочется дать ему пощечину. Он поворачивается к Маршаллу. — Майер, скажи ей.

Маршалл — Майер, как бы его ни звали — не смотрит мне в глаза. Хорошо. Я не хочу, чтобы он