— Наша страна, — усмехнулся тот. — Вы что-нибудь помните?

— Помню, — охотно согласился Тойво. — Багровый прилив и тягостные мысли.

— Похвально, — кивнул головой врач, блеснув стеклами пенсне. — Редко кто свое беспамятство может вспомнить. А по жизни есть какие соображения?

Тойво вздохнул. Вроде бы чувствовал себе не совсем паршиво. Вроде бы даже неплохо. Только есть охота. И пить тоже охота. Все охота.

— Доктор лечит, врач — калечит, — сказал он первое, что пришло в голову. — Раз мы говорим на «великом и могучем, правдивом и свободном», то я снова в СССР.

  Been away so long I early knew the place.

  Gee, it's good to be back home.

  Leave it till tomorrow to unpack my case

  Honey, disconnect the phone

  I'm back in the USSR

  You don't know how lucky you are, boy.

  Back in the USSR.[3]

Голос у доктора был приятный, говорил он правильно, нисколько не страдая косноязычием. Вероятно, старой закалки — царской еще.

— Вы знаете, товарищ врач, мне бы помыться, — сказал Тойво. — А то я только недавно откинулся, весь тюрьмой пропах, как последний урка. Нет, если вы меня опять в тюрьму везете — тогда ладно, перетерплю как-нибудь.

— Ну, — доктор задумчиво почесал свой нос. — Насчет тюрьмы не знаю, но душ принять вы здесь можете. Герои должны выглядеть геройски.

Да уж — герой! Антикайнен помнил, что была кампания в его поддержку, опять же — Орден Красной Звезды, но теперь в Советской России героев определяют не по заслугам, а по доносам. На Куусинена ссылаться не приходится — он по другому ведомству.

— А что у нас с Бокием? — поинтересовался Тойво.

— А что у нас с Бокием? — удивился врач. — С ним как раз ничего. Расстреляли, если не изменяет память, три года назад. Враг народа и все такое.

Вот так дела! Стало быть и на всемогущего товарища Глеба сослаться нельзя — типа его задание, его сотрудник. Или, наоборот, можно — теперь уже никто не проверит. Однако могут тогда объявить врагом за компанию. Антикайнен призадумался.

— Вижу, все у вас с организмом нормально: голова работает, остальное заработает. Не так уж долго осталось до приезда в Москву, так что давайте-ка готовиться потихоньку к возвращению в строй, так сказать, — сказал врач и принялся ловко отсоединять капельницу. — Жаков вас таким молодцом изобразил!

Тойво выбрался из своего купе, чтобы дойти до душевого отделения, в которое его направил врач. «Эх, даже имя у него не спросил!» — подумалось ему. Он медленно шел в хвостовую часть вагона, приноравливаясь к легким наклонам и покачиванию железнодорожного состава. К его удивлению никакого приподнятого настроения по поводу успешного побега из крепости не было. Была большая, можно сказать — смертельная — усталость.

И душ бодрости никакой не доставил. Облегчение — это, безусловно, но и только. Казалось, впереди столько проблем, которых ему предстоит решить, что голова кругом идет.

Неожиданно в коридор высунулось полуголое тело Тайми. Вот он как раза был в отличном расположении духа. Какая-то женщина в глубине купе ненатурально смеялась, отчего смех был визгливым и неприятным.

— Эй, шюцкор, — сказало полуголое тело. — Без обид — ладно?

Тойво в ответ пожал плечами, проходя мимо, потом повернулся и проговорил:

— Тебе с этим жить.

— Проживу как-нибудь, — радостно ответил Адольф. — Уж будь спокоен!

Антикайнен вернулся к себе в купе. Оно уже было пусто: ни врача, ни капельниц, ни медицинских прибамбасов. Едва только присел на не по-вагонному широкое спальное место, как в дверь раздался легкий стук, и следом приятный женский голос произнес:

— Обед.

Дверь отъехала в сторону и в нее протиснулся толстый мужик в белом и с белым колпаком на круглой, как арбуз, голове. Перед собой он катил тележку с кастрюлями, бутылками, кувшином и ведерком со льдом.

Тойво удивился: с такой внешностью говорить нужно несколько другим голосом — хриплым басом или фальцетом, на худой конец.

— Мы предлагаем вам уху из стерлядки, запеченных с яблоками рябчиков и клюквенный морс. Для аппетита коньяк, водку или пиво. Можно и вино, но вы его, насколько удалось узнать, не жалуете.

Мужик в колпаке широко улыбался, выказывая щербатость во рту. Но голос был очень приятным. Блин, да женский это был голос!

— Что с вами?

Тойво сглотнул, мужик так же лыбился. Антикайнен решил подняться со своего места и, наконец, заметил миниатюрную девушку, которую почти скрывала внушительная фигура с тележкой.

— Все в порядке, — сказал он. — Просто начал истекать слюной.

И он плотоядно улыбнулся девушке. Получилось несколько двусмысленно. Но она не смутилась, поправила красную косынку на голове и строго сказала мужику:

— Василий, сервируй всего понемногу. Водку в ведро. Потом можешь идти.

Тот ловко и сногсшибательно быстро устроил на столе еду, закуску и выпивку, словно бы по мановению белоснежного полотенца превратив купе в часть ресторана «Яр».

— Приятного аппетита! — проговорил он гулким, словно из ведра, голосом. — Товарищ Антикайнен! Можно вас попросить сделать одолжение?

Тойво вопросительно посмотрел на него: что за одолжение? Не сморкаться в занавески, не плеваться на пол, не бросаться огрызками?

— Подпишитесь мне здесь в книге, — с ноткой стеснения проговорил Василий. — У нас тут некоторые великие советские люди оставляют автографы в графе посетителей. А также, иностранные революционеры и соратники Карла Маркса и Фридриха Энгельса.

Тойво хотел, было возразить, де не великий он человек, но девушка в косынке его опередила.

— Вот вам перо! — сказала она. — Все советские люди помнят вашу героическую борьбу с буржуазией, ваши подвиги на «лыжне Антикайнена», вашу стойкость и мужество в застенках.

А дальше был вкуснейший обед, а потом был замечательный отдых, а потом девушка — уже без косынки — ушла, а потом они приехали на Ленинградский вокзал в столице нашей Родины городе Москве.

Их встречал небольшой оркестр из духовых инструментов с барабаном и бубном, отряд пионэров в красных галстуках и пилотках, а также несколько пионэрок в развевающихся на легком ветру синих юбках.

Несколько официальных лиц, приехавших тем же самым поездом, радостно и воодушевленно пролаяли приветственные слова, посвященные возвращению на Родину «несгибаемого борца Адольфа Тайми», а потом, после небольшой паузы — «второго несгибаемого борца Антикайнена». Слова речей в живом эфире корректировались с единственного на множественное число. Иногда этого не получалось.

Тойво не удивлялся и не обижался: мероприятие рассчитывалось изначально на одного «героя», а