— Ты что, хочешь сказать, что я должен позволить ему уйти? — возмутился удивленный Догерти.

— Сейчас — да. Мы будем убивать его позже. Ну — посмотри на нее!

Лиля тоже подала голос:

— Пожалуйста, мистер Догерти, только отошлите его прочь. Думаю, он больше не будет меня беспокоить.

Догерти вздохнул. Это было выше его понимания.

Если этот человечишка здесь — почему бы не сделать с ним то, что он заслуживает?

Однако он почувствовал, что должен пойти навстречу пожеланиям леди. Возможно, хотя бы для отвода глаз.

Но что-либо сказать он был не в силах, только шагнул в сторону, дав тем самым понять, что против своей воли повинуется желанию большинства.

Шерман сделал попытку с достоинством удалиться.

Но его шаги, когда он пересекал комнату, были слишком торопливыми, а на лестничной площадке он сорвался на бег. Бедняга даже забыл свою шляпу и перчатки. Дюмэн увидел их на столе и бросил ему вслед.

После этого Лиля рухнула в кресло и разразилась слезами.

Это произвело на Дюмэна и Догерти более сильное впечатление, чем присутствие сразу дюжины Шерманов. Маленький француз стал озираться по сторонам, словно в поисках выхода, наконец уставился на вазу, стоявшую на полке, и неотрывно с минуту на нее смотрел.

Бывший боксер вдруг закашлялся и пошел закрывать дверь, захлопнув ее с такой силой, что затрясся весь дом. Они избегали смотреть друг другу в глаза и повернулись спинами к Лиле.

Догерти сколько было сил наблюдал, как Дюмэн изучает вазу на полке, и потом взорвался:

— Ты, болван, тебе что, больше делать нечего?

Тут Лиля улыбнулась сквозь слезы, и Дюмэн, повернувшись, посмотрел на нее и с облегчением вздохнул.

— Это я совсем глупая, — промолвила Лиля, вытирая глаза платком, — но ничего не могу с собой поделать. О, я так рада, что вы пришли! Благодарю вас, благодарю от всего сердца. А почему он, мистер Догерти, так вас испугался?

— Хм! Он боится всех на свете, включая самого себя.

Что он здесь делал?

Лиля потупилась и залилась краской:

— Он… он хотел, чтобы я кое-что сделала. Было бы нехорошо вам об этом говорить. Надеюсь, я его больше никогда не увижу. Он меня напугал. Я так рада, что вы пришли!

Потом она забыла о своем смущении, спохватившись, что не предложила гостям присесть, извинилась и указала им на кресла. Они повиновались: Дюмэн с изяществом, Догерти немного неуклюже.

Наступила тишина. Каждый из мужчин ждал, что первым заговорит другой, а Лиля смотрела на них по очереди. Наконец она сказала:

— Вы пришли из отеля?

— Да, — тут же ответили они.

Снова наступила тишина. Догерти беспокойно заерзал в кресле. Дюмэн теребил свои усы. Лиля думала, что бы такое сказать, но обнаружила, что у нее словно язык прилип к нёбу от смущения.

Наконец Догерти набрался сил и прервал затянувшееся молчание:

— Думаю, вы хотите узнать, зачем мы сюда пришли?

Лиля качнула головой в знак того, что готова слушать.

— Ну, мы увидели, что вас нет в отеле, и подумали, что, возможно, вы дома, и поэтому пришли навестить.

— Мы подумаль не есть ли вы больная.

— Вы очень добры, — промолвила Лиля.

— И, — продолжил Догерти, делая глотательные движения и с трудом выдавливая из себя слова, — мы хотели поговорить насчет Ноултона.

Лиля посмотрела на боксера широко открытыми глазами, а Дюмэн одобрительно и ободряюще ему кивнул.

— Понимаете, мы вчера вечером видели Шермана, и он нам все рассказал. Я не хочу, чтобы вы думали, что мы имеем к этому какое-то отношение. Мы никогда никого не закладываем, кто бы он ни был.

— Я и не думала, что вы на это способны, — заверила его Лиля.

— Но, — продолжил Догерти, уже полностью взявший себя в руки, — нам не жаль, что Шерман это сделал. Мы рады, что он убрался туда, откуда больше не сможет пакостить. Нам не нравится способ, но…

— А мистер Шерман ничего не говорил… обо мне? — прервала его Лиля.

Бывший боксер отвел взгляд.

— Да, — кивнул он. — Мы все знаем.

— Тогда зачем же вы пришли…

— Вот это я и собираюсь вам сказать. Именно поэтому я начал издалека. Хочу, чтобы вы поняли, что мы ничего не имеем против Ноултона. Теперь бесполезно копаться в прошлом. Нам нет никакого дела до того, что он натворил. Мы даже не хотим сказать что-то вроде: «Мы же вас предупреждали». Мы только хотим вам помочь. Ноултон арестован, и о нем сейчас беспокоиться бесполезно, но, исходя из того, что вчера вечером наговорил Шерман, мы боимся, что вас к этому делу тоже притянут и у вас будут неприятности, а мы хотим, чтобы вы знали, что мы сделаем все, чтобы помочь вам этого избежать. Вот примерно это я хотел сказать.

Лиля подалась вперед в своем кресле:

— Но вы сказали «ничего не имеем против Ноултона»?

Догерти твердо это подтвердил, а Дюмэн энергично кивнул.

— Тогда… тогда я вас благодарю, — тихо произнесла Лиля.

Тон ее голоса заставил бывшего боксера быстро на нее взглянуть.

— Вы имеете в виду…

Лиля поднялась. В ее глазах были слезы, а пальцы она сцепила так сильно, что костяшки покрылись красными и белыми пятнышками. Ее голос был спокойным и приглушенным, но его тональность говорила о том, что слова исходили из самого ее сердца.

— Я имела в виду, что нам бесполезно дальше разговаривать, мистер Догерти. Я — глубоко несчастная женщина. А теперь я вас немного обижу — понимаю это, но ничего не могу поделать. Я не могу воспользоваться вашей помощью, потому что никогда не предам мистера Ноултона.

Догерти выругался, тут же вскочил и начал извиняться, а Дюмэн испуганно на него смотрел.

Лиля на все это не обратила никакого внимания.

— Понимаете — не могу. О, не расценивайте это как неблагодарность. Я знаю, как добры вы были, но вы не знаете о нем всего того, что знаю я. И я не могу оставить его в беде — не могу думать о нем так, как вы… — Она попыталась улыбнуться. — Потому что я собираюсь стать его женой.

— Мой бог! — выпалил Дюмэн.

Догерти лишился дара речи.

— Да, — сказала Лиля, и в ее голосе звучала гордость, — мы должны пожениться. Теперь вы все знаете, и мне… то есть нам, не приходится рассчитывать на вашу помощь. Прошу прощения, потому что я очень хорошо к вам отношусь, но вы бы никогда не поняли…

Она замолчала. Бывший боксер и маленький француз одновременно тяжело вздохнули. Они посмотрели друг на друга, и каждый прочитал в глазах приятеля свои собственные мысли. Француз многозначительно кивнул, Догерти повернулся к Лиле и сказал: