– Дракон ворвётся в деревню?

– А о мышах позабудут, – кивнул колдун.

Она пристально вглядывалась в обескровленную половинку лица, зрачки Зиру так и плясали, меняя цвет, форму, разделяясь капельками и вновь сходясь. Кого другого это свело бы с ума, но не Эгидиуса, тот носил внутри нечто, не уступавшее её собственному духовному уродству, отчего дочь Шивариуса тайно млела.

– Мы можем погибнуть сегодня.

– Этого не случится, – шепнул Эгидиус, – уверен. Но вы берегите себя.

– Ты… ты тоже, – выдохнула Зиру, чувствуя трепещущее чувство где-то, где у неё наверняка было сердце.

Госпожа убийц натянула капюшон из облегающей ткани, спрятала нижнюю часть лица за маской и побежала, увлекая моккахинов за собой. Колдун проводил их снулым взглядом и медленно похромал к поселению. До назначенного часа должно было вести себя тихо.

Стылый ветер не трогал его, усталость была ещё далеко, Эгидиус мог идти много суток напролёт, прежде чем прилечь. Он уже давно ничем не питался, не дышал без особой нужды, не жил, но существовал в полумёртвом теле. Разум его, однако, был жив и стремителен, каждое мгновение учитывалось, цель никогда не прекращала сверкать путеводной звездой. Эгидиус существовал, пока его поддерживали тёмная магия и сила воли.

Он добрался до окрестностей городка приблизительно в назначенный час. Хромой не спешил, и судя по внутреннему хронометру, Зиру должна была уже перебраться на ту сторону цепи. Арам Бритва выбрал место близ левого плеча великана, так что до головы, на которой зиждился Зеркальный Оплот, было сравнительно недалеко.

Городок был невелик, скорее село на тысячу душ, обнесённое каменной стеной, с прочными воротами и зоркими часовыми. Гномы не могли жить иначе, – не чувствуя стен вокруг. Впрочем, твёрдый камень давал весьма эфемерную защиту, в чём бородачи скоро убедятся.

Его заметили издали, тёмную фигуру, ковылявшую по колено в снегу. Когда Эгидиус пересёк границу слышимости, со стен начали кричать на гномьем языке – гонгаруде. Его колдун успел изучить весьма неплохо за годы скитаний по горам, но отвечать даже не пытался. Вместо этого Эгидиус мыслил черномагические формулы, прислушивался к своей внутренней мощи; драгоценные камни пульсировали на древке посоха не-светом, набалдашник в виде рогатой змеи медленно высовывал и прятал язычок.

– Тьма поглощает, – шепнул колдун сам себе, – и ныне будем пировать.

Он остановился и поднял посох, бдительные стражи открыли огонь, но что могли куски свинца и арбалетные болты сделать ему, проводнику Тьмы? Сгусток её, звавшийся Злогном, ударил в ворота и разворотил их. Эгидиус похромал внутрь под звук тревожных рогов; метались вокруг защитники очага, – кто-то пытался стрелять, другие сомкнули щиты и пошли строем, опустив копья. Глупые смертные. Фигура колдуна будто сделалась чернее, потеряла объём, став окном во Тьму. Наружу выметнулось длинное щупальце, разбившее построение, схватило двух гномов, притянуло, втащило внутрь колдуна. Затем ещё раз, и ещё, гномы стали разбегаться с воплями.

– Иди и ты поучаствуй в жатве.

Из-под вуали Эгидиуса появилась змейка, маленькая и чёрная, она поползла к земле, увеличиваясь, а потом устремилась за пищей, становясь огромным рогатым змеем, быстрым и голодным.

– И вы тоже. Ни в чём себе не отказывайте, тащите их ко мне.

Из тёмного проёма, которым стал Эгидиус, вырвались Пустоглазые; целая стая, которую он собрал за годы. Некоторые прежде были гномами, иные, – людьми, но всех смерть уподобила друг другу: большие лысые головы со вздувшимися венами, тёмная жижа, капающая меж клыков, когти, чтобы удерживать и рвать; ни ушей, ни носов, глубокие дыры вместо глаз и полная покорность. Они умчались в город чтобы сеять смерть, потому что на другое были уже неспособны.

Эгидиус хромал к центру поселения, попутно изрыгая тёмные заклинания, растворяя, испепеляя, втягивая смертных внутрь себя. Он поглощал их гвехацу, отдавал души Тьме, а заодно впитывал эманации ужаса, чужие страдания и боль. Добравшись до центра, Эгидиус не нашёл там площади, как ожидал, вместо этого стояла огромная кузница. Посмотрев на неё, колдун ударил заклинанием и смёл сотни стоунов камня, развеял всё по ветру. Одно за другим здания вокруг рушились, расчищая пространство. Под завалами оказались десятки горожан, они ещё дышали, истекая кровью и страданиями, внося свою скромную лепту в великое дело.

– Хорошо.

Посох ударил пяткой оземь, мир дрогнул и померк свет, над Эгидиусом воздвигся чёрный сигил, огромная печать высочайшей сложности. Из бледных уст хлынул поток формул, шёпот перерождался в гулкий рокот, проклятые слова уходили далеко за предел реальности, взывая к спавшему там.

– ЯВИСЬ…

Магия Тьмы даровала колдунам очень много инструментов: разрушительные заклинания, проклятья, порчи, а ещё призыв десяти Кругов. От самых безобидных тварей на первом, до Корня Зла на десятом. Но сущность, которую звал Эгидиус, была вне кругов призыва, никто не приводил её в Валемар уже много веков, ибо не находилось достаточно смелых, достаточно отчаянных, чтобы воплотить саму Тьму.

– ЯВИСЬ…

Пустоглазые тащили к хозяину жертв, искалеченных гномов, людей, хиллфолков, других, кому не посчастливилось оказаться в поселении. Слуги попировали, их грязные лохмотья, когти и пасти блестели от крови. Жертвы кричали.

– ЯВИСЬ…

Змей-фамильяр приполз к господину, раздувшийся от поглощённых тел и душ, сытый, источающий огромную силу, которую Эгидиус втягивал. Над первым сигилом появились второй и третий, незримые щупальца расползались повсюду, дотягиваясь до всех спрятавшихся, до умиравших, страдавших, забирая последние крохи жизненной силы и боли. Сигилов прибавилось: шесть, восемь, одиннадцать, – полный столб призыва.

– ЯВИСЬ!

Посох ударил оземь вновь, сигилы объединились, взорвались тишиной и распахнули проход вовне.

– Вот и ты, – улыбнулся Эгидиус почти как живой человек, встретившись взглядами с воплощением ужаса, гнева, тоски, ненависти и безграничного голода, – добро пожаловать в мир, великое дитя…

Сотни глаз сосредоточились на крохотном колдуне, сотни ртов исторгли многоголосый рёв, сотни рук сжали тысячи пальцев.

Ретроспектива.

Старик двигался медленно, однако, был упорен, шаркал по бесконечным коридорам Оплота, избегая зеркал. Холлофары не могли пользоваться порталами иначе как в изоляции, но свинцового саркофага рядом не нашлось. Одинаковые служители в серебристых балахонах двигались мимо, громадные техноголемы провожали Майрона взглядами зеркальных забрал. Он проявлял терпение, не торопил старика, подстраивался под его безумно неспешный шаг, пока, наконец, они не вышли наружу. Прогулка до озера тоже была небыстрой, но и она закончилась; человек, что назвался Жар-Куулом, сел на каменную скамью.