– Как хорошо порой вытянуть ноги, – прокряхтел он. – Главное, не протянуть их слишком далеко, а, юноша?

– Ради этого откровения мы проделали путь?

– Каков путь, таково и откровение, – ответил старик. – Для большего тебе придётся сходить гораздо дальше.

Майрон некрасиво осклабился.

– Я вижу, куда это нас приведёт.

– Видишь, юноша, не сомневаюсь, что видишь. Ты очень прозорлив для своих лет.

Прошло время прежде чем рив понял, – беседа не продлится пока он не сядет рядом, но, подчиняться всё ещё не спешил. Майрон снял с пояса фляжку, сделал хороший глоток ракии.

– Что это?

– Мандрагоровый дистиллят.

– Угостишь старика?

– Он растворяет внутренности.

– То, что надо. – Не дожидаясь разрешения, Жар-Куул выхватил флягу и приложился. Из чего бы ни были отлиты его потроха, удар они выдержали достойно, Хранитель Истории даже не закашлялся.

Майрон заметил невдалеке пару знакомых лиц. Вернее, эльфское лицо и белое облачко вместо головы, – офицеры Безумной Галантереи наблюдали.

– Спасибо юноша. Садись, разговор будет долгим. Или нет. Может, я в кой-то веки обрету дар лаконичности и…

– Мне уже ясно, куда это идёт.

– Ты говорил.

– Так случалось не раз, – какой-нибудь старик зазывал на уединённую беседу. Всегда они имели какое-нибудь поручение, какую-нибудь важную цель, и без меня было не обойтись…

– Короли и архимаги? Да, я знаю, – кивнул Хранитель Истории, блеснув серой лысиной, – кое-что даже записал. Имел удовольствие говорить с Маэкарном Зельцбургом в последние месяцы его жизни.

Имя ударило сильнее топора, Майрон сжал челюсть и кулаки, выдохнул тяжело:

– Он страдал?

Жар-Куул посмотрел искоса снизу-вверх, отчего на лбу его проявилось много морщин.

– Очень.

– Хорошо. – Улыбка седовласого и бешеную собаку отпугнула бы. – В любом разе все эти поручения всегда заканчивались плохо. Для всех.

– Не скажи. Бейерон Карторен ещё жив, – заметил старик, – Илиас Фортуна тоже, хотя жизнь его потрепала. Не так уж ты и страшен, юноша. Садись.

– Послушай, я здесь только потому, что заинтересовался твоим представлением. Хочу узнать, кто ты или что?

Серый человек вздохнул, хлопнул руками по костлявым коленям и кивнул.

– Собирался оставить напоследок, но ты вынуждаешь сразу идти с козырей. Садись уже, ненавижу, когда нависают.

Майрону пришлось опуститься рядом, он сделал глоток из фляги, передал Хранителю Истории.

– Как уже было сказано, меня зовут Жар-Куул. А моего отца звали Жар-Сааром. Он когда-то владел всем, что ты видишь вокруг, всем Валемаром.

– Сколько тебе лет, краснобай?

Майрон не спешил верить, но и звать незнакомца откровенным лжецом тоже не хотел. Ему обещали в Керн-Роварре ответы.

– А сколько дашь, юноша?

– Лет сто пятьдесят.

– Хм. Сто пятьдесят лет моей самой новой мозоли, – покачал головой старик. – Но сам я… сколько же их было, этих лет? Не важно, – все мои, юноша. Я стар и бессмертен заодно.

– Ужели?

– Да, сейчас увидишь…

Вдруг Хранитель Истории издал тяжкий предсмертный хрип, запрокинул голову на спинку скамьи, тело расслабилось и выпустило газы. От такого славного представления Майрон мимовольно захотел измерить пульс, но не стал.

Двум галантерейщикам, казалось, было всё равно.

А тело уже рассыпалось. Оно просто обращалось прахом, истлевало вместе с одеждой, осталась только пыль, прислонённый к скамье посох и огромная книга. Ветер унёс последние следы старика… чтобы через миг он появился опять, точно такой, как прежде, дряхлый, в сером хабите, без ауры, но живой.

– Иногда забываю, что, будучи бессмертным, не обладаю неуязвимостью. А дистиллят забористый. Как думаешь, юноша, с такой особенностью можно прожить… сколько там? Двенадцать тысяч лет? Больше? Меньше?

Дрожащие пальцы прошлись по сиденью, проверяя, не осталось ли пыли, прежде чем Жар-Куул уселся на прежнее место.

– Это ничего не доказывает, – сказал Майрон.

– Но придаёт моим словам какой-то вес, правда? Правда. Поэтому ты наберёшься терпения и послушаешь то, что я хочу сказать, а не то, что тебе интересно. Твой приступ гнева едва не провалил затею Геднгейда, – вопиющее нарушение протокола. К тому же, изменения в ауре многих заставят задуматься.

– Какие ещё…

– Изменения в твоей ауре. Давненько я такого не видел. Сколько у тебя сущностей, юноша?

– Не понимаю.

– Чему только учат в Академии ныне? – укорил старец. – Сколько голосов ты слышишь у тебя в голове?

– Один. Раньше было больше, – до трёх.

– О. И в чём причина твоего одиночества?

– Шепчущий ушёл. Как только понял, что я…

– Теряешь магическую силу? Да. Сам-то я ауры не вижу, но, когда с тебя сняли плащ Грандье Сезир сказала, что ты похож на жертву пожара, – всё астральное тело превращено в один ужасный старый ожог.

– Есть и положительная сторона, – червь безумия, точивший меня годами, потерял интерес.

– Хм-м-м, какое поразительное жизнелюбие. Но вернёмся к делу. Когда тебя утихомирили Геднгейд поведал собравшимся, что они лицезрели самого Драконоборца, Убийцу Шивариуса. Это ничего не объясняет, но кто-то всё равно будет делать выводы.

– Утихомирили?

– Сегук Тектоник, этот детина, появился сзади и ударил каменным посохом по затылку.

Майрон уже давно ощупал указанное место и обнаружил там огромную шишку.

– А тем временем ты пропустил самое интересное, – протянул Жар-Куул задумчиво, – рассказ этих тряпошников о прошлом был лишь прологом, поверь, я всё записал.

– Они сломали мою жизнь.

– Бывает.

– И виновны в моей смерти.

– Не без этого.

– А ещё, косвенно, – в смертях десятков тысяч других… они клеймили меня Хаосом.

– То, как спокойно ты говоришь, делает честь твоей выдержке и пугает до дрожи, юноша. Сочувствую, но, да, такова истина. Они переиначили твоё вероятное будущее для своих целей, как делали сотни раз со времён ухода моего отца из мира. – Сухая ладонь поднялась в усмиряющем жесте. – Об этом позже, это сейчас не важно. А важно было то, что хотел сказать Геднгейд после красного и синего тряпошников, юноша. Он открыл все… почти все свои карты и это чуть не вызвало бунт среди великих магов Валемара. Он посвятил их в свой замысел.

– Хочет подчинить всех себе чтобы вместе противостоять Господам, верно? Любой маг так сделал бы.